Знание-сила, 1999 № 09 – 10

Но сейчас – домой, есть и спать. Не знаю, сколько я там у них валялся, но спать в одежде и под снотворным – это не лучший способ отдохнуть.

Пока меня не было, тротуар перед домом успел очиститься от ночных сугробов, зато на клумбе у моего подъезда появился маленький снеговик. Он таял, глаза стекали вниз черными ручейками, смешные руки-палочки были широко расставлены в стороны. Я выбросил окурок и приостановился, разглядывая нелепую фигурку. Что-то белое мелькнуло перед глазами, раздался звонкий удар о землю, и меня задело чем-то по лодыжке. Пару секунд я стоял как вкопанный, потом огляделся. Снеговику снесло голову, а вся асфальтовая площадка между мной и дверью подъезда была усыпана ледяными осколками. Ледышки причудливо мерцали, наполненные лунным светом. Безголовый снеговик все также бодро держал руки в стороны, словно загораживая проход в опасную зону. Я посмотрел вверх: высоко на карнизе крыши, в огромной челюсти, состоящей из полутораметровых зубов-сосулек, виднелась приличная прореха как раз над входом в подъезд. В прорехе, под самым карнизом, чернело одно из чердачных окошек, похожее на бойницу.

Продолжение в следующем номере.

Четверть века – с 1965 по 1989 год – длилась в журнале эпоха Нины Сергеевны Филипповой.

КИЖ (Коммунистический институт журналистики), ленинградская молодежка, блокада, женская отдельная кавалерийская бригада, издательство, а потом журнал «Молодая гвардия», «Литературная газета», Всесоюзное радио – так складывалась первая половина трудовой жизни. И «Знание – сила» – на вторую ее половину.

Для нас, для редакции и ее друзей, это был дар судьбы. Овеваемый всеми ветрами времени, журнал нашел свою позицию, свой голос и верного и доброжелательного читателя. Он достойно шел своим путем.

Сейчас у Нины Сергеевны праздник. Поздравляем!

Я люблю Вас, Нина Сергеевна!

Признаваться в любви публично, да еще собственному начальству, хоть и бывшему, неприлично, я знаю. Насчет приличий у Вас всегда было строго, это я знаю тоже. Не по-нынешнему аскетичны в выражении чувств. Вы временами позволяете себе только затяжную паузу. И петом голос не повышаете, как ожидают в таких случаях, а снижаете почти до шепота. И два пятна на скулах. Ох, и боялись мы, кто Вас знал, этих пауз и пятен, этого шепота…

Вы были среди нас королевой не потому, что сидели в кабинете главного редактора, а потому, что были королевой. Наверное, есть такая порода людей, особая от рождения и до смерти. Вы королевой входили и е ЦК КПСС, когда отправлялись туда – без всяких предварительных звонков доверенных лиц, ибо в этих кругах доверенных лицу Вас не было, – чтобы вытребовать увеличение тиража, объема или отбиться от очередных идеологических упреков и подозрений. И ведь никто не верил, что Вы позволяете себе – и нам – такие вольности, не имея надежной крыши. Я твердо знала, что ее нет. А знакомые социологи, к которым я время от времени обращалась за помощью, говорили:«Так не бывает. Ты просто не в курсе…».

Нет, это они были не в курсе. Это они не знали, как во второй половине шестидесятых редакцию трепали проверками специальные комиссии. как эти комиссии шли в бухгалтерию, чтобы по гонорарным ведомостям выяснить всю правду об авторах журнала и их национальности, и как, придя к одному из руководителей отдела пропаганды ЦК КПСС, Вы сумели погасить грозные заключения трех комиссий, задав всего лишь два вопроса: «Если есть новая установка по работе с авторами еврейской национальности, то почему я, как главный редактор, об этом не знаю? А если нет, то какова цена работе этих комиссий?» И заключения были закрыты.

Постоянно балансируя на грани разрешенного. Вы не раз загоняли наших высоких цензоров в тупик, предъявляя им в очередном номере журнала нечто неуловимо подозрительное и неприятное неожиданным поворотом мысли, странным столкновением предметов весьма далеких, напряжением внезапно открывающейся глубины. Научно-популярный – слава Богу, не общественно-политический – журнал никогда не играл в чисто политические поддавки; путь ищущей мысли, в поисках своих не признающей твердо установленных границ, был путем к свободе, и это если не понимали, то хотя бы чувствовали все, включая самое высокое начальство.

Один раз Вы все-таки кричали и кричали именно на меня. Кричали, конечно, шепотом. Я собирала деньги на посылки политзаключенным, и Вам об этом донесли. Откричав, что я не имею права рисковать журналом и подставлять наше общее дело. Вы сердито сунули мне деньги – и это был совершенно царский жест.

Говорят, в наше странное и нелегкое время журналу удалось сохранить чувство собственного достоинства. Это Ваше чувство собственного достоинства, потому что и журнал, который мы делаем, – Ваш, Вами выстроенный, собранный, созданный.

Я Вас очень люблю, Нина Сергеевна. Впрочем, как и все, кому посчастливилось работать с Вами.

Ирина Прусс

Вячеслав Глазычев

6 начале семидесятых иные уже понимали, что остаточные следы "оттепели" исчезли, не я этого упорно не желал принимать. Все складывалось отлично. Уже вышла в свет первая книжка / и я не думал, что второй придется ждать семь лет. а третьей – еще шесть. Я даже и не думал о том, что присуждение степени кандидата философских наук беспартийному архитектору могло состояться исключительно по счастливому стечению обстоятельств. Как мне и говорил зав. кафедрой Плехановского, решения их совета проходили ВАК "автоматом". Меня-таки назначили зав.сектором института, где я был не слишком-то обременен руководящими функциями и весело занимался "социальными проблемами советской архитектуры" в приятной компании. Параллельно я заведовал отделом теории журнала "Декоративное искусство" – по тем временам весьма либерти некого. "На полставки" означало пол зарплаты, а не пол работы, но это была приятная работа, и тоже в компании вполне симпатичной.

И еще я успевал, в роли младшего коллеги и спичрайтера, вместе с Евгением Розенблюмом руководить прелестным "заказником": Союзу художников нужна была "галочка" на предмет связи с жизнью, и наша экспериментальная студия арт-дизайна всех устраивала. Кажется, именно в связи с какой-то из наших выставок на меня набрела молоденькая корреспондентка из "МК" Ира Прусс. Она пришла брать у меня интервью, но кончилось тем, что неосторожно заказала мне статью. Что я там написал, не помню напрочь, но через пару месяцев Ирина мне позвонила – сказать, что перебралась в редакцию "Знание – сила" (в просторечье – "силков") и перетащила рукопись статьи туда, и что вообще статью можно бы и переписать попросторнее. Это было раз плюнуть, и по тогдашнему своему легкомыслию не утруднившись хотя бы полистать журнал, я что-то там прописал и явился по искомому адресу.