Грэм Робб - Жизнь Гюго

Описывать молодого человека, равнодушно отнесшегося к мольбам своей матери и своей вероятной любовницы, – странный способ демонстрировать «очищающую» силу материнства. С точки зрения Дженнаро, настоящая трагедия, которая окутывает мраком всю нравственную Вселенную, – это бесполезность инстинкта: «О нет! Моя мать – не такая женщина, как вы, синьора Лукреция! О, я чувствую ее в моем сердце, я вижу ее в грезах моей души – такой, какая она есть… Сердце сына не ошибется насчет матери… Что-то во мне говорит, говорит громко, что моя мать не из числа тех демонов, которых много среди вас, нынешних красавиц, – кровосмесительниц, развратниц».

Репетиции продолжались, и дело все больше выглядело так, словно дилогия Гюго – своего рода месть.

На предварительной читке пьесы его внимание привлекла молодая актриса по имени мадемуазель Жюльетта. Гюго помнил, что уже видел ее несколько месяцев назад – возможно, на приеме по случаю премьеры одной из пьес Дюма. Она показалась ему «бледной, черноглазой, молодой, высокой и лучезарной» {498}. Почему он не заговорил с ней тогда? Потому что «бочка с порохом боится искры» – образ, подразумевающий, что влечение к представительнице «опасной», позорной профессии, которая, скорее всего, происходила из низов, сродни тому любопытству, которое побуждало его наблюдать за бунтом с близкого расстояния.

В начале 1833 года, когда репетиции шли полным ходом, сближение было неизбежно. Мадемуазель Жюльетта упросила режиссера Ареля дать ей крошечную роль княгини Негрони, которая приносит яд, дипломатично объявив: «В пьесе г-на Виктора Гюго не существует маленьких ролей». И Гюго согласился, несмотря на то что Жюльетта очень нервничала на сцене и часто забывала слова.

Похоже, он немедленно влюбился: то было первым уколом сильнодействующего наркотика, следы которого заполняют его творчество памятными описаниями важного мига: «В тот день, когда вам покажется, что от проходящей мимо вас женщины исходит свет, вы погибли, вы любите. Тогда вам остается одно: думать о ней так неотступно, что она будет принуждена думать о вас» {499}.

Окружающие замечали лишь забавные последствия происходящего. Актеры и журналисты, сидевшие на репетициях «Лукреции Борджа», веселились, видя, как барон Гюго, насупившись, надвинув зеленый козырек на глаза, поправив подтяжки (подробность, отмеченная Жюльеттой), обращается со второразрядной актрисой как со знатной дамой. К актрисам принято было фамильярно обращаться на «ты». Он стоял с секундомером в руке, засекал время каждого действия {500}, учил дикции опытных актеров. Зато с Жюльеттой он держался непривычно мягко. Ведущий актер Фредерик Леметр, большой знаток психологии актрис, все понял раньше других: «Она завоюет его, сказав: „Вы гений!“ – и удержит, сказав: „Вы красавец!“» {501}

Тем временем Гюго наводил справки у Ареля. То, что он узнал о Жюльетте, вполне могло его отпугнуть. С другой стороны, появлялась возможность на личном опыте проверить то, что он утверждал в «Марион Делорм»: падших женщин можно «спасти» любовью.

Жюльенна Жозефина Говэн родилась в Фужере, в Бретани, 10 апреля 1806 года. Родители ее, портной и домохозяйка, умерли, когда девочке не было и двух лет. Ее взял на воспитание дядя, сотрудник береговой охраны по фамилии Друэ. Пока он охотился на контрабандистов, Жюльетта свободно бегала по всей Бретани – Гюго усмотрел здесь сходство со своей матерью. Когда маленькой дикарке исполнилось десять лет, ее отправили в Париж, в монастырь Монтань-Сент-Женевьев. Она выросла в сердце Латинского квартала, в тихом, старинном заведении, ставшем одним из прототипов монастыря Малый Пикпюс в «Отверженных».

К 1825 году она вышла в большой мир, где вскоре для нее не осталось никаких тайн. Мадемуазель Друэ позировала скульптору Джеймсу Прадье, благодаря чему ее образ сохранился в виде «города Страсбурга» на площади Конкорд {502}. Эротические скульптуры, изваянные с нее, продавались частным коллекционерам {503}. Прадье, которому тогда было около тридцати пяти лет, нравилось считать себя ее опекуном. Его письма к Жюльетте, подписанные «твой друг, любовник и отец», образуют вполне бальзаковский сборник наставлений для молодых актрис. Именно Прадье посоветовал ей взять псевдоним «Мадемуазель Жюльетта»: «По-моему, совершенно бессмысленно выдавать себя за замужнюю женщину… это уменьшает любопытство, ибо, как тебе известно… всякий раз, как мужчина предлагает помощь, он надеется. Поэтому, в определенных случаях, ты не должна убивать эту надежду» {504}. Вместе с советом он подарил ей ребенка, дочь Клер. Девочка жила у отца.

После 1826 года у Жюльетты было не менее четырех любовников, в том числе миллионер князь Анатоль Демидов, бывший муж племянницы Наполеона Матильды, – смуглый человечек, который поселил ее в квартире на улице Л’Эшикье, – а также журналист Альфонс Карр, который занял у нее все деньги и так и не вернул. «Заложи свои драгоценности, если понадобится, и ссуди мне 500 франков, – писал он. – Я без колебаний и угрызений совести заберу половину твоего маленького состояния… И вообще, моя красоточка, не понимаю, как мне удастся жить в разрыве с тобой» {505}. Сегодня Карра помнят за афоризм Plus ça change, plus c’est la même chose («Меняй не меняй – результат один»).

Чтобы обезопасить себя от нищеты, Жюльетта жила одновременно с несколькими любовниками. Возможно, именно от нее Гюго узнал популярную среди актрис поговорку: «Женщина, у которой один любовник, – ангел, женщина, у которой два любовника, – чудовище, а женщина, у которой три любовника, – женщина» {506}. Для парижского общества она была типичной куртизанкой: посредственная актриса, она великолепно одевалась, с шиком тратила деньги, бывала и в ломбардах, и в казино. Она не сомневалась в своей физической привлекательности, обладала чувством юмора, не стыдилась своего плебейского происхождения. Конечно, она была очень красива. В «Романе с ключом», изданном в 1833 году, Альфонс Карр нарисовал более реалистичный портрет. Следующий абзац – почти буквальное изложение одного из писем Жюльетты: «Я чувствую, что у моей души есть желания, совсем как у моего тела – только в тысячу раз более пылкие… Ты даришь мне наслаждения, за которыми следуют утомление и стыд. А я мечтаю о спокойствии и постоянном счастье. Слушай, я слишком горда, чтобы лгать: я брошу тебя и брошу вас всех – саму землю и даже жизнь, – если найду человека, чья душа ласкает мою душу так же, как ты любишь и ласкаешь мое тело» {507}.

Прося о роли в «Лукреции Борджа», Жюльетта, возможно, имела в виду нечто совершенно другое, на что намекает недавно изданная переписка Джеймса Прадье. 8 января 1833 года, в разгар репетиций, Жюльетта получила записку от Прадье. Он спрашивал, может ли она помочь ему приобрести заказ на статую от влиятельного депутата, некоего Дебейема {508}. Луи-Морис Дебейем был близким знакомым Виктора Гюго, и позднейшая, недатированная записка от Прадье к Жюльетте доказывает, что Гюго рассматривался им как прекрасный посредник: «Твое влияние на нашего блестящего Виктора Г. уже сослужило мне хорошую службу с добрым г-ном де Белемом…» Играла ли Жюльетта роль, написанную Прадье, притворяясь, будто играет роль, написанную Гюго? Если так, вскоре оказалось, что выйти из одной роли она уже не может.