Юлия Жемчужникова - Достоинство возраста. Как относиться к старению

Действительно, секс нужен теперь для всего, кроме детей, а потому лучше всего нам подходит стариковский секс.

Кроме того, социально непонятен феномен любви, в общем ее тоже официально нет, поэтому секс как выражение любви также почти изъят. Нет, не совсем, конечно.

Что остается? Старики / не старики с продленной «молодостью» при помощи денег, барахла, таблеток и операций, способные к взаимодействию с девками и парнями. То есть секс как товар идет в нагрузку/награду к остальным. Конечно, старики и раньше хотели молоденьких, но этот факт всегда был пугающим (Кощей) или высмеиваемым (старый царь). Сейчас же бес в ребре обязателен, как хорошая машина или часы.

Второй вариант — нестареющие женщины, «пожизненно секси».

Теперь давайте хотя бы попробуем отвлечься от социальных норм.

Для меня секс в старости — нечто вроде бега трусцой. Если есть партнер, с которым приятно, то можно, поскольку есть привычка тела, поскольку это привычный способ выражения нежности, любви, поскольку для здоровья полезно и никому не мешает. Но это очень личное, интимное, тсс…

Ну а если уж хочется поговорить, то с юмором.

Вот мне Астине Егорян прислала ссылку на «Википедию» про Деда Пихто, я прочитала, посмеялась и думаю (дословно): «Куда бы это вставить?» Ну и поняла сразу… Сейчас и вы поймете.

Итак, «Википедия»:

«Дед Пихто — персонаж русского диалогического фразеологизма (присловия, ответной фразеореплики), постепенно проникающий в массовую культуру.

Основная, наиболее свернутая форма данного диалогического фразеологизма выглядит так: „— Кто? — Дед Пихто!“

Филолог Г. М. Мандрикова отмечает, что функция фразеореплик-ответов на вопросительные слова заключается в отклонении вопросительной реплики как неуместной и часто употребляется при нежелании отвечать на поставленный вопрос. Кроме того, ответные фразеореплики зачастую служат для замены табуированной непристойной лексики, то есть выполняют функцию эвфемизмов.

По одной из версий, „Дед Пихто“ является эвфемической заменой слова, обозначающего половой член человека (корень слова „Пихто“ образован от глагола „пихать“, окончание образовано для поддержания рифмы к местоимению „кто“, слово „дед“ акцентирует мужское начало). Это подтверждается и нередким в старых публикациях написанием слова „пихто“ со строчной буквы: „дед пихто“ или „дед-пихто“, то есть как указание роли, а не имени.

В романе Евгения Лукина „Катали мы ваше солнце“ (1997), написанном в жанре иронической фантастики, в качестве персонажа выведен „старый дед Пихто Твердятич“».

Однако в процессе широкого употребления первоначальное непристойное значение этой фразеореплики стерлось. Созвучие с названием дерева «пихта» способствовало «легализации» образа, постепенно вышедшего за пределы «своего» фразеологизма.

А теперь Дед Пихто проникает в новогоднюю массовую культуру— он частый персонаж новогодних детских утренников и праздничных спектаклей. Особенно где интернет не жалуют. Так что сидя у внуков на празднике, можно тихо посмеяться в кулак.

Ну, это шутки.

А секс в старости, конечно, есть, да такой, которому и следует завидовать (а не тому с большой «О!», который рекламируется), настоящий, полный взаимного внимания, заботы, нежности и тихой, скромной интимности.

«Знаешь, оглу, у нас на крутой тропе Заревшанских гор есть старая надпись…: „Путник, ты в шаге от своей могильной земли — будь осторожен: как слеза на реснице“» (С. Кржижановский. Новелла «Коронованный зуб» из «Записок странника. Узбекские импрессии»).

«Мы ненавидим смерть по двум причинам. Она пресекает жизнь раньше срока; и мы не знаем, что дальше — за ней» (Д. Фаулз).

Тот же человек, который говорит: у меня ничего больше нет впереди, мне нечего ждать, при этом ни за что не хочет умирать.

Я многих опросила. Никто не хочет соглашаться с Лукрецием. После смерти что-то должно быть! Смерть пугает безвозвратностью потери всего привычного (особенно себя), неким неподдающимся разуму уровнем неопределенности, выходом аут. Страх смерти подтверждает ценность деятельности для души. И это же подсказывает, что подготовиться к ней можно, тренируясь в тишине, одиночестве и нетелесной деятельности.

Хотя нет, подождите-ка. С Лукрецием согласен Джон Фаулз. И всех призывает согласиться: «Важно не то, ждут ли каждого из нас адские муки или спасение на том свете, важно то, что ждет нас и наших близких на этом».

Еще о смерти чудесно говорила Франсуаза Дольто, с юмором, уважением, но без пафоса и страха. Мне особенно нравится ее замечание, что смерть — «это не событие: нам ее не суждено пережить, мы никогда ее не переживем, как не пережили и свое рождение». Буддисты, конечно, могут поспорить. Но согласитесь — интересно?

Помнится, дон Хуан говорил Кастанеде, что лучший твой советчик — твоя смерть, она всегда рядом — за левым плечом. И правда — пробовала. Всегда можно в трудный момент через плечо спросить ее, и советы — хороши. Особенно когда дело касается важных выборов, вроде как судьбоносных. Спросишь ее, она говорит: могу завтра прийти неожиданно, что тогда? Покрутишь вопрос — и понятно становится. Вот, помните, мы про целесообразность говорили? Тут похоже. Хочу я сад посадить, но думаю денег сначала подзаработать. А если завтра машина переедет, что останется: дерево одно посаженное или месяц в конторе проведенный…

Еще у меня был интимный момент в жизни, но с вами хочется поделиться. Усыновила я ребенка. Многие мне говорили тогда — не торопись, подумай, жилья нет, матобеспечения тоже, а если с тобой что! Вот это «а если с тобой что» и оказалось лучшим советчиком. Просыпаюсь я утром, вижу его улыбку и понимаю, что можно и помереть завтра — этот день у нас с ним уже есть.

С-мерить. Она — хорошая мерка. Или, вернее, у нее они есть — мерки, меры, мерила для всего в нашей жизни, для поступков, достижений, дел, отношений, ценностей…

Итак, она перестает быть такой уж страшной. Просто мера. Нашей этой жизни, и не только длины ее, но и многих других качеств.

Рам Дасс организовал проект «Умирание» и сам активно в нем участвовал (слово «активно» странно тут звучит, правда?). Вот как он описывает свой опыт: «Эта помощь заключалась в предоставлении ряда услуг — таких как помощь в исполнении последних желаний или выбор медицинских служб (я бы добавила — спасение от них) . Но, помимо этих практических функций, наша основная работа заключалась в том, чтобы просто быть рядом с умирающими и стараться дать им то, в чем они нуждаются. В своих первых опытах, связанных с пребыванием у смертного одра, я просто сидел в больничной палате…» (тут я задумалась об «одре», именительный падеж знаете? А смысл? Ну, чуть позже узнаете, как это несовместимо — одр и больница). «…ужасаясь ненормальности отношения нашей культуры к смерти» . Да уж. Жаль, что это теперь — нормальность. «Умирающий человек окружен ложью и лицемерием, лишен выразительной поддержки тех, кто мог бы его понять… Когда я входил в палату к умирающему, я видел, насколько собравшиеся у его койки люди погрязли в реакциях на свои страхи» .