Евгений Черноиваненко - Логика человеческой жизни

В чём заключается основное требование? Оно заключается в том, что искренне любящий всегда готов дарить свою любовь, совершенно не беспокоясь о том, отплатят ему тем же или нет. Любовь всегда возвращается, в этом суть природы вещей. Это всё равно, что пойти в горы и спеть там песню: долина всегда ответит эхом… Каждое сердце – это долина. Если ты наполняешь её любовью, то любовью она и отзовётся.

Первый урок любви заключается в том, что нужно не просить любви, а просто дарить её. Стань дающим. А люди делают как раз наоборот. Даже когда они делятся любовью, они всегда ожидают в ответ не меньшей любви. Это похоже на сделку. Они не дарят любовь, не делают это безусловно. Они любят с условием. Краешком глаза они наблюдают: не возвращается ли им столько же любви. Очень несчастные люди? они не знают истинной природы любви. Надо просто изливать её, и она возвратится.

Если же ничего не возвращается, то переживать не стоит, потому что любящий знает, что любить – уже счастье. Если любовь взаимна – хорошо, в этом случае счастье лишь умножается. Но даже если любовь не взаимна, ты счастлив просто оттого, что любишь, ты входишь в такой экстаз, что становится безразлично, взаимна она или нет» (книга «О женщинах»).

Что рождает этот экстаз даже в неразделённой любви? Как можно испытывать радость, когда на твоё чувство не ответили? Если для вас любовь – это обладание, то вы не сможете ответить на эти вопросы, но если вы понимаете, что сущность любви – в дарении, в отдавании всего себя, вы легко ответите на них, ведь отдавание, дарение – одна из главных человеческих радостей. Позволю себе повторить высказывание Эриха Фромма, которое я приводил в главе 28-й, посвящённой богатству: «Отдавая, я ощущаю собственную силу, богатство, власть. Ощущение возросшей жизненной силы и могущества наполняет меня радостью. Я чувствую, что я словно бы переливаюсь через край, я трачу себя, я живу, я полон радости. Давать радостнее, чем получать, но не потому, что я лишаюсь чего-то, а потому, что в этом акте проявляется моя жизненная сила» («Искусство любви»). Вот почему настоящая любовь, любовь-бытие не думает о получении, она испытывает огромную радость от дарения себя. Это известно давно, известно Востоку и Западу. «Любовь никогда не требует – она всегда даёт», – говорил индиец Мохандас (Махатма) Ганди. «Любить женщину – значит думать не о том, что от неё получаешь, а о том, что ты ей отдаёшь», – заметил француз Андре Моруа. «Да святится любовь без овладевающего / И овладеваемой, когда оба отдаются друг другу», – написал в коротком стихотворении аргентинец Xорхе Луис Борхес.

Но когда мы говорим, что любовь как бытие думает лишь о том, чтобы отдавать, это вовсе не означает, что она ничего не получает взамен. Как и почему это происходит, объяснил нам Эрих Фромм: «Что один человек отдаёт другому? Он отдаёт часть самого себя, самого драгоценного, что у него есть, часть своей жизни. Это совсем не обязательно означает, что он жертвует своей жизнью ради других, но он отдаёт часть того, что в нём есть живого: радость, интерес, понимание, юмор, печаль, – словом, все проявления его жизненности. И, делясь своей жизнью с другим, он обогащает его, делает его ощущение жизни ярче, усиливая и своё собственное ощущение жизни. Он отдаёт не для того, чтобы получать; дарение само по себе – изысканнейшая радость. Но, отдавая, он невольно оживляет что-то в другом человеке, и, отражённое, оно возвращается к нему обратно; если он отдаёт искренне, то неизбежно получает то, что отдают ему в ответ. Отдавая, ты и другого человека делаешь дающим, и оба испытывают радость от того, что они вложили в жизнь» («Искусство любви»).

Это обоюдное радостное отдавание себя делает любовь как бытие постоянным активным общением, которому нет конца. Такой брак показал нам Иван Гончаров в своём романе «Обломов» (1859): «Не было вялого взгляда, слова; разговор не кончался у них, бывал часто жарок. Не встречали они равнодушно утра; не могли тупо погрузиться в сумрак тёплой, звёздной, южной ночи. Их будило вечное движение мысли, вечное раздражение души и потребность думать вдвоём, чувствовать, говорить!..

Но что же было предметом этих жарких споров, тихих бесед, чтений, далёких прогулок?

Да всё. Ещё за границей Штольц отвык читать и работать один; здесь, с глазу на глаз с Ольгой, он и думал вдвоём… Ему пришлось посвятить её даже в свою трудовую жизнь, потому что в жизни без движения она задыхалась, как без воздуха… Ни одного письма не посылалось без прочтения ей, никакая мысль, а ещё менее исполнение, не проносилось мимо неё; она знала всё, и всё занимало её, потому что занимало его…

Её замечание, совет, одобрение или неодобрение стали для него неизбежною поверкою: он увидел, что она понимает точно так же, как он, соображает, рассуждает не хуже его. Захар обижался такой способностью в своей жене, и многие обижаются – а Штольц был счастлив!

А чтение, а учение – вечное питание мысли, её бесконечное развитие! Ольга ревновала к каждой непоказанной ей книге, журнальной статье, не шутя сердилась или оскорблялась, когда он не заблагорассудит показать ей что-нибудь, по его мнению, слишком серьёзное, скучное, непонятное ей. Между ними по этому поводу происходили живые, раздражительные сцены».

Кто-нибудь скажет, что это выдумка романиста давно прошедшей дворянской эпохи, что в реальной жизни так не бывает. Бывает, – отвечу я. – Стихотворения нашего современника Александра Кушнера, по его собственному признанию, всегда были лирическим дневником его настоящей жизни. Именно поэтому он никогда не писал воспоминания, ведь всё сколько-нибудь важное для него отразилось в его поэзии. Не мог не рассказать он в ней и о своей любви, которая для него прежде всего – счастье общения. Вот одно из его стихотворений 1980-х годов:

Вот счастье – с тобой говорить, говорить, говорить.

Вот радость – весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.

О, как она тянется, звёздная тонкая нить,

Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!

До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоём

В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться

В заставленной комнате с креслом и круглым столом.

О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.

Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!

Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться

С заветного счёта. О, радость, ты здесь, ты жива.

О, нацеловаться! А главное, наговориться!

За тысячи лет золотого молчанья, за весь

Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.

Цветочки на скатерти – вот что мне нравится здесь.

О тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.

О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли

В стихах его римских, спугнув вековую истому?