Евгений Черноиваненко - Логика человеческой жизни

Если для Средневековья и Возрождения мир был целостным организмом, в котором всё связано со всем, в котором движение далёких планет могло определять судьбу конкретного человека, то теперь мир становится механизмом, состоящим из отдельных агрегатов. Даже организм человека теперь воспринимается как механизм, механически-рефлекторно реагирующий на воздействия. Если раньше в мироздании царил дух, то теперь это мир одной лишь материи. Если раньше человек (микрокосм) и мир (макрокосм) были слиты воедино, то теперь они – самостоятельные и противопоставленные один другому субъект познания и объект познания. Если раньше мир во многом был тайной, непостижимой для людского ума, то теперь он абсолютно весь принципиально познаваем. Если раньше для познания мира нужны были мистическое вчувствование, наитие, вдохновение, интуиция, воображение, то теперь всесильный разум легко обойдётся без всего этого.

В новой парадигме мир перестал быть универсумом, он утратил целостность, распавшись на фрагменты. И потому знание, которое раньше было универсальным, теперь применимо лишь к отдельным его областям. Наука также распадается на фрагменты: физику, химию, математику, философию, медицину и т. д. Так запускается процесс безудержной специализации, в ходе которого вскоре уже и отдельные науки начинают делиться на отдельные научные дисциплины, а те в свою очередь – на ещё более узкие проблемные области и т. д. Соответственно и учёные становятся все более узкими специалистами, в результате чего, как заметил Далай-лама XIV, «люди теряют способность постигать взаимосвязи». Так знание утрачивает системность.

Пока мир был единым, а человек осознавал себя его органичной частицей, знание о мире было знанием и о человеке – знание обладало личным характером. Теперь человек стал субъектом познания, противопоставленным миру как объекту познания, человек перестал ощущать себя живой клеткой одного большого организма мироздания. Это отделение привело к тому, что знание о мире теперь стало знанием только об «объективном» мире, о мире, ставшем объектом, – к человеку оно теперь уже не относилось. Для астрономии уже нет и не может быть никакой связи между движением планет и судьбами отдельных людей, а ведь именно это больше всего интересовало средневековую астрологию. Так знание утрачивает личный характер.

Но, как мы помним, именно системность и личный характер отличали знание от сведений. Утрата этих характеристик знанием неминуемо приводит к его превращению в сведения. Эта мутация природы знания будет иметь далеко идущие последствия и для науки, и для образования.

Слово «сведения» не очень удобно употреблять в единственном числе. И это не случайно. Знание, особенно если это универсалия, могло быть применимо ко всему универсуму. В отличие от знания, сведение «мелко», «дробно»: оно содержит информацию об одном каком-нибудь факте, свойстве, качестве, функции (в самом простом виде: валентность натрия равна +1; количество тычинок у крестоцветных обычно равняется 6; синус угла в 90 градусов равен 1). Чаще всего такая информация получается путём наблюдений и опытов. Получать её, как правило, нетрудно, для этого обычно не требуются выдающиеся способности.

В силу всего этого чем быстрее знание вырождалось в сведение, тем больше сведений производила наука. Если раньше количество производимой информации росло медленно, то именно в XVIII веке происходит настоящий взрыв: Пьер Шоню в своём фундаментальном труде «Цивилизация Просвещения» (1971) отмечает, что «… с конца XVII до конца XVIII века объём информации увеличился почти в сто раз», и задаётся вопросом: «как же вместить её всю в единую общую систему познания?» Вопрос этот был риторическим не только для Пьера Шоню в конце XX века, он был риторическим уже для Иммануила Канта в конце XVIII века. В 1781 году Кант завершает свой великий труд «Критика чистого разума». Как замечает Шоню, «в истории мысли немного найдётся столь же замечательных дат. Кантовская критика заключает в себе признание бессилия разума. Он не может объяснить всё постольку, поскольку человеческий ум отныне уже не может соединить все колосья, которые он пожал. Прометей наказан. Он не может целиком насладиться всем, чего он достиг ценой чрезмерных усилий и стольких страданий». И остановить этот процесс было уже невозможно. Как в известной сказке братьев Гримм, волшебный горшочек экспериментальной науки продолжал варить кашу-информацию, заливая ею мир. Не остановился он до сего дня. В наше время объём имеющейся информации удваивается каждые два года. Обозреть этот безбрежный океан совершенно невозможно. Специалисты пишут, что ныне анализируется меньше половины одного процента создаваемой информации. Это означает, что 99,5 % производимой нами информации создаются напрасно. Человечество тратит огромные средства, а миллионы людей тратят свои жизни на то, чтобы превращать ноосферу в мусорную свалку. И это не единственное печальное следствие деградации знания.

Превратившись в сведения, оно утратило личный характер и моральное значение. Став «объективным», сведение утрачивает всякую связь с личностью учёного, его судьбой и его моралью. Теперь оно само по себе. Теперь оно не делает учёного человека мудрым. Это то, о чём говорит Фауст в первых строках великой трагедии Гёте:

Я богословьем овладел,

Над философией корпел,

Юриспруденцию долбил

И медицину изучил.

Однако я при этом всём

Был и остался дураком.

В магистрах, в докторах хожу

И за нос десять лет вожу

Учеников, как буквоед,

Толкуя так и сяк предмет.

Но знанья это дать не может,

И этот вывод мне сердце гложет.

Герой трагедии, 1-я часть которой была завершена в 1806 году, а вторая – ещё на четверть столетия позже, в данном случае мыслит уже как человек конца ХVІІІ века. Учёный Средневековья так сказать не мог.

Оказавшись вне морали, знание-сведение избавляет учёного от всякой моральной ответственности. Наука всё чаще оказывается на службе у зла. Дело усугублялось тем, что новая парадигма формировала и новую концепцию человека, в которой значение духовности и морали было сильно ослаблено. Станислав Гроф в книге «За пределами мозга» писал об этом: «Парадигма – это всегда больше, чем просто полезная теоретическая модель в науке, косвенным влиянием её философии на личности и общество в действительности очерчивается мир. И приходится сожалеть, что ньютоно-картезианская наука создала весьма негативный образ человека – какой-то биологической машины, приводимой в движение инстинктивными импульсами звериной природы. В этом образе нет починного признания высших ценностей, таких как духовная пробуждённость, чувство любви, эстетические потребности или стремление к справедливости. Все они рассматриваются как производные основных инстинктов или как компромиссы, по сути чуждые человеческой природе. Взамен им подчёркиваются индивидуализм, эгоистичность, конкурентность и принцип „выживания наиболее приспособленных” – все это признаётся естественными и, по существу, здоровыми тенденциями. Головокружительные технические достижения этой науки, которая действительно обладает всеми возможностями для решения большей части материальных проблем, волнующих человечество, привели к обратным результатам. Её успехи сотворили мир, наивысший триумф которого – атомная энергетика, космическая ракетная техника, кибернетика, лазер, компьютеры и другие электронные приспособления, чудеса современной химии и бактериологии – обернулся смертельной опасностью и живым кошмаром. В результате перед нами мир, разодранный на части политикой и идеологией, живущий под угрозой экологических кризисов, промышленного загрязнения, ядерной войны».