Евгений Черноиваненко - Логика человеческой жизни

Утратив связь с личной жизнью и моральностью человека, превратившись в сведение об объективном мире, деградировавшее знание – сведение уже не руководит моей жизнью, уже не воплощается в поступках. Сведения хранятся в нашей памяти на всякий случай, который для подавляющего большинства из них так никогда и не наступает. Это то, о чём писал Александр Генис: «В XVIII веке школа учила про газ флогистон, в XX – квадратному уравнению. Ни того, ни другого мне так и не пришлось встретить на двух континентах, где я жил, и в пятидесяти странах, где я бывал» (книга «Уроки чтения: камасутра книжника»). Подавляюще большая часть сведений, которыми я обладаю, не имеют к моей жизни никакого отношения. Они просто хранятся в моей памяти. Память – это хранилище, склад для хранения того, чем я обладаю. Я копил это добро в школе, заучивая параграф за параграфом, я копил это добро в университете. И теперь «всё моё ношу с собой». Я живу этим? Нет, конечно. Как говорил век назад о своих обширных знаниях Михаил Гершензон, «огромное большинство их мне вовсе не нужно. В любви и страдании мне их не надо, не ими я в роковых ошибках и нечаянных достижениях медленно постигаю моё назначение, и в смертный час я, конечно, не вспомню о них. Но, как мусор, они засоряют мой ум, они тут во всякий миг моей жизни и пыльной завесой стоят между мною и моей радостью, моей болью, каждым моим помыслом». И так происходит с каждым из нас. Я этим почти не пользуюсь. Я этим только обладаю, я это только имею. А имущество нужно где-то хранить. Я храню это малонужное имущество на складе своей памяти. Теперь нам нетрудно увидеть, что знание, выродившееся в сведение, – это знание, перешедшее из статуса «быть» в статус «иметь». Вот только зачем хранить то, что не нужно? Зачем хранить мусор?

Эта метаморфоза, этот переход знания из состояния «быть» в состояние «иметь» радикально изменит и учебный процесс, и самого ученика. Память всегда была важна в процессе обучения, но раньше, когда знание служило жизни и учило жизни, не менее важными были способности к пониманию знания, к его усвоению, к его применению в практике собственной жизни. Когда знание вырождается в сведение, главной для школы и университета становится способность к запоминанию. Теперь самое главное – запомнить множество разрозненных сведений, даже если ты не вполне понял их суть и совсем не понял, зачем они тебе нужны. Главное – удержать их в памяти и донести до экзамена. Как в соревновании бегунов, каждый из которых держит в руках наполненный водой стакан, главное – добежать до финиша, расплескав как можно меньше воды. Экзаменационная оценка официально удостоверит, что ты обладаешь определённым объёмом сведений по данному предмету. Вот почему на смену коллоквиумам (то есть собеседованиям с преподавателем) и публичным диспутам времён Средневековья и Возрождения, требовавшим практического владения, прежде всего, диалектикой и риторикой, позволявшим определить глубину твоего понимания предмета, в эпоху Просвещения приходят бесконечные экзамены, позволяющие определить лишь количество запомненных тобою сведений. Но если раньше экзамен был хотя бы суррогатом общения преподавателя и учащегося, то сегодня засилье у нас тестовых технологий сделало невозможным даже это убогое общение.

Установка на понимание сменяется установкой на запоминание, и это приводит к весьма печальным последствиям. Будущий создатель квантовой электродинамики, лауреат Нобелевской премии, выдающийся американский физик Ричард Фейнман в конце 30-х годов учится в Массачусетском технологическом институте и постоянно удивляется тому, что подавляющее большинство студентов после долгого изучения дисциплины не понимает в ней самых простых вещей. Однажды в аудитории он обратил внимание своих товарищей на простую и очевидную, на его взгляд, закономерность, касающуюся кривых: «„Открытие” это их очень взволновало – хотя они уже достаточно долго учили матанализ. Они не сумели сложить два и два и не опознали уже пройденного. Не понимаю, что такое с людьми: они учатся не через понимание, а каким-то другим способом – механическим запоминанием, что ли. Из-за этого их знания очень шатки!» – пишет выдающийся физик в своей автобиографической книге («Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман», 1985).

Смена установки на понимание установкой на запоминание окончательно обессмыслит учебный процесс. Ты донёс, почти не расплескав, свой стакан с водой до финиша – ты удержал в памяти груду сведений и предъявил их на экзамене. Экзаменационная оценка официально удостоверяет, что ты обладаешь определённым объёмом сведений по данному предмету. Но ведь на самом деле это совсем не так. Что происходит после экзамена? Теперь оставшуюся воду из стакана нужно выплеснуть и набрать другой воды, ведь впереди – следующий забег, то есть экзамен по другому предмету. Именно это и делает наша память. Именно это убедительно подтверждает экзамен, проведённый по тому же самому предмету через год. Тут снова происходит подмена понятий. Оценка на экзамене удостоверяет объём запомненных мною сведений по данному предмету на момент экзамена. Но когда через три года после него я окончу университет, я буду помнить едва ли четверть от того объёма. И что тогда отражает стоящая в моём дипломе отличная оценка по данному предмету? Иллюзию? Фикцию? Что угодно, только не реальность.

Однако что тогда отражает весь диплом, состоящий из десятков оценок? То же самое. Тогда что такое наш диплом? Это справка о неких наших прошлых достижениях. Это нечто вроде чемпионских медалей, висящих на стене комнаты спортсмена-ветерана: они напоминают ему, что когда-то он мог. Однако сегодня он уже вряд ли выполнит даже только норму первого спортивного разряда. C’est la vie.

Но, если так, то какой тогда вообще смысл в наших дипломах, а значит – во всех наших оценках? Так ли уж они нужны? Спросив об этом, я тревожно озираюсь, боясь увидеть, как некоторые читатели уже тащат смолу и перья. И я могу их понять, ведь оценка – это соль земли, это священный Грааль, это основа основ нашей системы образования; это то, ради чего мы учимся; это то, чем живём мы всё наше детство и юность; это то, чем живут в эти годы наши родители; это то, что готовит нас к будущей конкурентной борьбе длиною в целую жизнь. Как же можно обойтись вообще без оценки? А как тогда измерить, насколько полно освоил учащийся предмет? Как тогда оценить его способности? Как тогда определить, кто лучше, а кто хуже? Как тогда судить об успешности работы учеников и эффективности работы учителя? На все эти вопросы я отвечу только одним: а так ли всё это нужно?

Я, как и все мои коллеги, давно знаю, что из круглых отличников крайне редко получаются толковые учёные. Мы все давно знаем, что оценка измеряет не способности, не талант, не Божий дар, а нечто совсем иное.