Евгений Черноиваненко - Логика человеческой жизни

Отказ от Бога означал отказ от духа. Стремление к духовным ценностям сменяется примитивной жаждой обогащения. Замена ценностей удобствами утверждает культ вещей. В главе 19-й, посвящённой бытию и обладанию, я говорил о том, что страсть к обладанию вещами стала особенно заметной именно в ХVIII веке. Пьер Шоню в книге «Цивилизация Просвещения» писал в связи с этим: «Приумножение внутренней обстановки в ХVIII веке – общая ситуация для всех слоёв общества. Последовательное изучение описей имущества умерших позволяет отметить, что во Франции даже в самой бедной среде в течение столетия наблюдается увеличение движимости почти вчетверо. Это четырёхкратное увеличение мы наблюдаем на уровне престижного жилища, городского особняка, сельской усадьбы. С середины великого царствования и до середины эпохи Людовика ХV число предметов мебели в комнате вырастает примерно вдвое; ещё одно подобное удвоение происходит с 1750-х по 1790-е».

Ремесленное и мануфактурное производство уже не могло удовлетворить всё усиливавшуюся страсть к вещам. XIX век становится веком промышленного производства вещей, торжество которого вскоре засвидетельствуют всемирные промышленные выставки в Лондоне (1851) и Париже (1867). Материальное богатство и комфорт становятся смыслом жизни большинства. Люди и раньше к этому стремились, но в Средневековье, как уже говорилось, вся сфера экономического была пронизана религиозной моральностью: цена должна была быть справедливой, богатство было важно как возможность помогать неимущим. Теперь мораль не властна над экономикой. Перестав подчиняться этике, экономика становится самоценной. Теперь ей можно приносить любые жертвы, в том числе и человеческие. Отсюда – культ прибыли, отсюда – беспощадная эксплуатация людей, женского и детского труда, отсюда – страшные социальные контрасты и ежедневные бесчисленные человеческие трагедии, так ярко отразившиеся в искусстве реализма XIX века. Страсть к обладанию парадоксально приводила к тому, что человек переставал принадлежать самому себе. Торжество вещей, которые должны облегчать человеку жизнь, служить ей, парадоксально приводило к овеществлению человека, делая его самого вещью, не способной к бытию. Экономика так же, как наука и образование, перестала служить жизни, больше того – она стала госпожой жизни. В XIX веке жизнь рабски подчинена капиталу, что убедительно показал Карл Маркс.

Отказ от Бога, от религии, от традиции повлёк за собой отказ и от проповедуемой религией морали, тем более естественный, что олицетворявшая религию церковь сама нередко вела себя откровенно аморально. Высокие идеалы сострадания и любви к ближнему нуждались теперь в обосновании чем-то иным, чем Бог и религия, но найти эти основания в себе самом человеку удавалось с большим трудом.

Инстинкт самосохранения, не сопровождаемый духовностью, подталкивал его к безудержному эгоизму, господство плотского начала делало безудержным его стремление к удовольствиям и комфорту. И речь идёт вовсе не о каких-то инфернальных злодеях. Вполне обыкновенный человек – герой повести Достоевского «Записки из подполья» (1864) смог весьма красноречиво выразить эту позицию: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».

Всё это вместе закономерно приводит к отрыву цивилизации от культуры и к доминированию цивилизации над культурой. Это имело последствия, которые в начале XX века Xосе Ортега-и-Гассет назовет катастрофическими. Культура – это дух; человек, не развитый духовно, ничем не отличается от дикаря, даже если живёт в XIX или XX веке. Он даже многим хуже дикаря, как считали тогда многие. Выдающийся композитор, дирижёр, пианист, основоположник немецкой романтической оперы Карл Мария фон Вебер сказал в начале XIX столетия: «Цивилизованная дикость – самая худшая из всех дикостей». Через полвека герой «Записок из подполья» Достоевского заметит: «Замечали ли вы, что самые утончённые кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа… По крайней мере, от цивилизации человек стал если не более кровожаден, то уже, наверно, хуже, гаже кровожаден, чем прежде». Повторюсь: в 1930 году Xосе Ортега-и-Гассет в своей работе «Миссия Университета» с болью писал: «Очевидно, что произошло ужасное. Европа пожинает ныне его губительные плоды. Катастрофичность нынешней европейской ситуации заключается в том, что обыкновенный англичанин, обыкновенный француз, обыкновенный немец – люди необразованные, они не владеют жизненной системой соответствующих времени представлений о мире и человеке. Такой обыкновенный персонаж – это новый варвар, отсталый с точки зрения своей эпохи, архаичный и примитивный». Разразившиеся вскоре в Испании, Германии, а затем и во всей Европе трагические события подтвердят правоту испанского философа.

Не могут руки управлять мозгом и сердцем, не может цивилизация управлять культурой, ибо только культура может объяснить цивилизации, зачем она нужна и к чему ей стремиться. И если сегодня наша цивилизация движется к катастрофе, то это закономерное следствие её пирровой победы над культурой.

Нам важно понять: это не был слепой рок, это не было фатальное стечение обстоятельств – это был каждодневный выбор каждого из тех, кто жил тогда. Фридрих Август фон Xайек сказал: «Мы готовы принять любое объяснение кризиса, переживаемого нашей цивилизацией, но не можем допустить мысли, что этот кризис является следствием принципиальной ошибки, допущенной нами самими». Это не образование и не культура сбились тогда с пути – это сбился с пути каждый из нас, предпочтя цивилизацию культуре, обладание – бытию, бессмыслицу обладания – мудрой логике жизни.

Отказавшись от Бога, от духовности, от бытия, от культуры, человек стал не сверхчеловеком, как думал Ницше, а цивилизованным дикарём, архаичным и примитивным варваром, как считали многие другие мудрые люди.

Вот что стояло за кризисом образования – системный кризис культуры, выразившийся, прежде всего, в её подчинении цивилизации. Есть ли сегодня у них всех – у культуры и цивилизации, а вместе с ними и у образования, – шансы выйти из этого крутого пике?

Глава 41

Кризис культуры: начало преодоления

Теперь, когда мы понимаем, что кризис школы и университета был проявлением кризиса культуры в сфере образования, мы понимаем и то, что выйти из кризиса образование может только вместе со всей культурой. Есть ли сегодня у культуры предпосылки для этого? В предыдущей главе мы рассматривали кризис культуры прежде всего как кризис знания, вызванный утверждением картезианско-ньютоновской парадигмы. Сейчас, думаю, логично будет пойти тем же путём: проследить судьбу этой парадигмы в науке XX века и сквозь призму её судьбы попытаться увидеть некоторые главные тенденции развития современной культуры. Увидеть и понять, насколько они обнадёживающи, дают ли они нам надежду на выход всей культуры, а вместе с ней и системы образования, из затянувшегося кризиса.