Наталья Ройтберг - Рок-поэтика

При этом оба они — и Башлачев, и Дягилева — восходят к трикстеру как мифологическому прототипу, в частности, в аспекте безродности: «Я не знаю, как нужно называть таких людей <���…> большинство продолжает род, а одиночки совершают культурные прорывы <���…> Она [Янка] не относится к большинству, которое продолжает род. Она относится к тем одиночкам, которые этот род оправдывают » [81, с. 315] 57 57 Ср. также: «Идеальный рокер лишен шкурного варианта и родового»; «Рок — религия смерти, осуществление принципа „здесь и сейчас“, поэтому самые лучшие и истинные рокеры уже мертвы» [там же, с. 101]. Это в немалой степени обусловлено культурфилософскими особенностями рока, а именно: довление образу трикстера можно рассматривать как выражение трансгрессивной природы рок-культуры [см.: 100]. . Библиография, касающаяся как издания произведений самой Янки, так и анализа ее творчества, очень скудна. Можно отметить лишь несколько литературоведческих работ, наиболее глубоко и концептуально рассматривающих произведения новосибирского рокера [224—226], а также сборник материалов о ее жизни и творчестве [81]. Тексты всех произведений Дягилевой будут цитироваться нами по сборнику «Русское поле экспериментов» [29].

Экзистенциальное начало впоэтике произведений Дягилевой

В исследованиях, посвящённых изучению творчества сибирского рок-панк-поэта Яны Дягилевой (Янки), рассмотрены такие аспекты её произведений, как связь с фольклорной и русской поэтической традициями [26; 226], своеобразие цветовой символики [227], специфика структурной организации и смыслового наполнения художественного времени и пространства [228], затронута проблема обращения к теме сумасшествия, юродства [224; 229] и особенностям авторской интерпретации темы детства. Отдельную — наиболее объёмную — группу представляют исследовательские работы, анализирующие так называемый танатологический аспект, — концепт «смерть», суицидально-эстетическую составляющую в творчестве Янки [230].

Самобытность и глубина раскрытия темы смерти позволяют говорить о несомненном наследовании Дягилевой литературно-культурологической школе «проклятых поэтов» (от Поля Верлена и Артюра Рембо до Джима Моррисона и Сильвии Плат), трагедийно-мистерийному мироощущению декаданса, в какой-то степени — неоромантизму, а в качестве одной из философских подоснов её творчества назвать религиозный экзистенциализм, основополагающими концептами которого выступают ужас перед непостижимостью тайн бытия и тревога, обусловленная осознанием кризиса взаимоотношений человека с окружающим миром, с Богом, с другими людьми.

По моему глубокому убеждению, поэтика русского рока вообще в наибольшей степени фундирована философией «бытия-к-смерти» (М. Хайдеггер). Этим можно объяснить столь частое обращение филологов к истолкованию репрезентации «мортального» (ит. mortale — «смертельный») мотива и феномена смерти в рок-поэзии.

Мне кажется правомерным предположить, что поэтика Яны Дягилевой фундирована прежде всего экзистенциальностью, и именно последняя является знаком «вписанности» произведений Янки в общий контекст современного искусства и культуры, свидетельством умелого и яркого отображения сложных процессов самоосмысления, взаимодействия с окружающим миром, осознания человеком «конца эпохи» кардинального изменения ментальной, психически-поведенческой установки на рубеже XX—XXI вв. Так, по Дягилевой, бич современного человека — это бездуховность. Утрата Высшего Начала, веры в Божественное на фоне усиления безликой равнодушной «тотальности» (Э. Левинас), враждебной ко всему живому, личностно-сокровенному, являются главной причиной «расчеловечивания» людей: «Порой умирают боги и права нет больше верить <���…> Шагают полк и по иконам бессмысленным ровным клином / Теперь больше верят погонам и ампулам с героином <���…> Так иди и твори, что надо. Не бойся, никто не накажет. Теперь ничего не свято» [цит. по: 29]. Ощущение жуткого несоответствия действительного, существующего хода вещей желаемому гармоничному миропорядку во многом обусловлено богоутратой и ослаблением веры: «Светлоглазые боги глохнут / Заражаясь лежачим танцем / Покрываясь стальной коростой». Вера ставится под сомнение, обесценивается, теряет смысл из-за собственной «устарелости», обветшалости: купола сделаны из «прошлогодней соломы» («Полкоролевства»). Задуманный и созданный Господом мир оказался непоправимо ущербным: «Только сказочка х…я и конец у ней неправильный / Змей Горыныч всех убил и съел» («Выше ноги от земли»). Ущербность мира людей как очевидная неудача Божьего промысла — это ли не дискредитация божественного Лика (Лица), и — как следствие — человеческого, поскольку человек создан «по образу и подобию»: «Расчётной книжкой моё лицо» («Декорации»), «О камни разбивать фотогеничное лицо» («Продано»), «Заплаты на лице я скрою под чадрой» («Я голову несу…»).

Обезбоженность превращает окружающий мир в хаос, лишает опоры и надежды, смысла и света, оставляя лишь боль и безысходность: «Нечем прикрыть обнаженную боль / No future — здесь и сейчас»; «а я по шею в гибельных местах»; «изначальный конец — голова не пролазит в стакан / убили меня значит надо выдумывать месть»; «здесь не кончается война / не начинается весна / не продолжается детство»; «в бездну через дым-боль / сорванные с петель открылись раны / на небо, под землю живыми глазами».

Трагедия отдельно взятого человека («А чувака жалко / Он лежит в больнице жрёт мепробомат…»; «А ребёночек в больнице помирает, ведь помрёт / Он объелся белым светом») трансформируется в нелепую ужасную судьбу целого поколения («Порешите нас твёрдой рукой / Отвезите нас к грязной стене …Расселите нас в жёлтых домах» [цит. По: 81] «Нас поведут на убой» («Особый резон»), «Мне придется отползать… от поколения зла в четыре чёрных числа» («Берегись»)) и разукрупняется до масштаба вселенского апокалипсиса: «Солнышко смеётся громким красным смехом» («Гори, гори ясно»).

Очевидная необходимость каким-то образом повлиять на существующий миропорядок, изменить его, и осознание невозможности это сделать — ведущий мотив произведений Дягилевой. Нежизнеспособность жизни, опустошённость и закоснелость всех ценностно значимых установок и ориентиров, тщетность попытки противостоять злу и жестокости окружающей действительности в поэтике произведений Янки нашли отражение и на различных уровнях:

— морфемном : ироничное использование ласкательных суффиксов («На голову горюшко тёплой шапочкой… почём теперь сказочки — по жизни да разуму»));

— лексико-фразеологическом: так называемые неофразеологизмы» — «Зима да лето одного цвета», «Телевизор будешь смотреть — козлёночком станешь»; использование обсценной, жаргонной лексики: «И как х..о мне никто не знает» («Печаль моя светла»); обыгрывание газетно-публицистических шаблонов («Борцом будь за мир отважным / С кем спать — спроси у ячейки <���…> Вступай в ДОСААФ скорее / Крепи страны оборону»);