Кай Шрайбер - Честная ложь [Почему мы продолжаем верить в то, что портит нам жизнь] [litres]

Когда Альберт Эйнштейн представил общую теорию относительности, обо всем этом и отдаленно нельзя было помыслить. Все ее положения были еще безобидными фантазиями, которые в худшем случае несли в себе угрозу картине мироустройства, но не всему миру. Но E=mc 2, мистическое равенство массы и энергии, явлений и возможностей, уже существовало в пространстве, под искривления которого теория относительности с ее заумными выкладками должна была прогнуться и в которое непостижимым образом вплеталось время.

Как бы то ни было, Артур Эддингтон совершил в 1919 году экспедицию на остров Принсипи у берегов Африки, чтобы там во время солнечного затмения собрать подтверждения безумных парадоксальных теоретических предсказаний Эйнштейна. Свет далекой звезды, находящейся позади Солнца, если смотреть с Принсипи, из-за искривления пространства должен был обогнуть огненный шар и в центре нашего маленького мирка попасть в объектив фотоаппарата Эддингтона. Действительно, так и вышло.

Сама теория относительности выделяется среди всех знаний человека о мире. Ее плоды мы пожинаем даже тогда, когда в наших мобильных телефонах включена функция GPS для определения местонахождения.

В конце того же года Эддингтон представил результаты своих наблюдений Лондонскому королевскому научному обществу (13). Когда доклад был окончен, к нему обратился его коллега Людвиг Зильберштейн, отнесшийся к сенсационному открытию скорее скептически. Свои критические замечания он начал с комплимента: «Я не сомневаюсь, что Вы как один из, пожалуй, всего трех людей в мире, понимающих теорию относительности, знаете, о чем говорите». Эддингтон промолчал. Зильберштейн приободрил его и посоветовал не быть излишне скромным и просто принять комплимент. «Речь вовсе не об этом, – возразил Эддингтон. – Теперь мне интересно, кто же третий».

В этом эпизоде, как в оркестре, звучит целый спектр важных вопросов о природе познания, науке и восприятии. Доверие, которое мы оказываем экспертам во многих областях, идет вразрез с тем, что мы по большей части плохо или вообще не в состоянии судить о том, не говорят ли они нам глупости. Имеет значение и тот факт, что большинство важных научных достижений необходимо вырывать зубами и когтями из цепких лап интуиции. Конечно же, в истории создания атомной бомбы скрывается и проблематика самого знания: не всякое знание ведет к приятным последствиям, и ничего, что однажды было придумано, невозможно отменить. Но невежество в любом случае еще более опасно. Сколь ни была бы ужасна атомная бомбардировка, но если бы первая бомба была разработана не в Лос-Аламосе, а в немецком Хайгерлохе, мир сегодня выглядел бы совсем по-другому.

Эйнштейн опубликовал общую теорию относительности в 1915 году. Ее положения об искривляющемся пространстве-времени опирались тогда на широкие плечи немецкого математика Бернхарда Римана, который в 1857 году, выступая с докладом по теме своей диссертации с неброским названием «О гипотезах, лежащих в основе геометрии», предложил новую, причудливую геометрию. В ее рамках он исследовал концепцию n-кратного расширения пространства, многообразие n-измерений и внутреннюю причину пространственных соотношений. Умопомрачительные вещи, иными словами. Тогда казалось, его математические выкладки представляют какой-либо интерес лишь для специалистов. Но 50 лет спустя выяснилось, что разнообразные пространства Римана с их изогнутой геометрией не просто математическое баловство, а скрытый фундамент всей физической реальности. То невероятное, что противоречит всем нашим представлениям, в результате оказалось открытием, в прямом смысле слова взорвавшим мир. Одна из атомных электростанций, которую стало возможно создать благодаря, казалось бы, далеким от жизни и противоречащим всем нашим представлениям о природе и действительности математическим игрушкам Римана, уже свыше 8 лет бесперебойно сбрасывает в Тихий океан радиоактивные вещества.

Здесь стоит вернуться к пастору Томасу Байесу. Его теорема о восприятии и предвзятости оставалась неизвестной при жизни автора и вошла в мир математиков, лишь когда ее позднее применил известный французский математик, физик и астроном Лаплас.

Многообразие – помощник пастора Байеса – кошелек, набитый монетами и вероятностями

Если ваша жизнь ничем не отличается от жизни большинства людей, то в вас жив еще скепсис. Замечательно, скажете вы, теорема Байеса дает нам в руки уравнение, с помощью которого можно описать долго накапливавшиеся ненадежные данные. Она рассказывает, как меняется оценка в зависимости от дополнительных наблюдений. Мы убедились в этом на конкретном примере с монетой. Но когда в обычной жизни мы попадаем в аналогичную ситуацию, при которой есть две возможности: обычная монета или фальшивая? Да никогда. Реалистичнее выглядел бы такой сценарий: во время прогулки в лесу я слышу хруст. Сквозь листву мне мерещится темный силуэт. Или это в зарослях просто темнее, чем на тропинке, и то, что мне привиделось, вовсе не такое темное? Была ли это длинная лапка пролетающей мимо птицы или веточка? Действительно запахло поджаренной курицей или это я проголодался? Не велоцирапторы ли поблизости? Что-то шуршит в глубине стоящей плотной стеной молодой поросли? Это отчаянный крик или у меня в ушах шумит?

Разнообразие чувственных впечатлений и возможных объяснений столь велико, что теорема Байеса, в принципе любопытная, должна бы еще больше упростить и без того несложную прогулку по лесу благодаря разумным расчетам. Как такая примитивная формула вписывается в обычную жизнь?

Так думали долгое время, как и в случае с многообразием математических курьезов Римана. Но потом пришел Эйнштейн, дал сначала толчок развитию квантовой механики, а потом опубликовал свою теорию относительности.

Квантовая механика позволила изобрести транзисторы, которые постепенно становились все миниатюрнее и многочисленнее. Затем они превратились в микрочипы, и вдруг появился немыслимо быстрый и производительный компьютер. Вместе с тем изменилось общее отношение к тезису, что якобы невозможно просчитать слишком сложное человеческое восприятие. Примечательно, тем не менее, что человеческий мозг по-прежнему во многих сферах остается эффективнее самого лучшего компьютера и по праву считается самой сложной частью организма. Удивительные стороны человеческого восприятия – это наш хлеб, и факт создания компьютера сильно изменил наше представление о мозге и духе. Правда, не всегда в сторону истины. Например, философ Джон Сёрл сформулировал ряд в высшей степени интересных утверждений, опровергающих мнение, что мозг – своего рода компьютер. Однако неважно, кто как относится к данному вопросу (т. к. не представляет интереса для обсуждаемой темы), колоссальная мощь компьютера плодотворно сказалась на развитии науки о мозге и восприятии. Ведь компьютер с легкостью рассчитает все вероятности для описанной ранее ситуации с ее потоком чувственных данных и пестрым букетом возможных интерпретаций.