Кай Шрайбер - Честная ложь [Почему мы продолжаем верить в то, что портит нам жизнь] [litres]

Левое, «говорящее» полушарие всякий раз во время эксперимента давало какой-то нехарактерный ответ.

Гаццанига и Леду повторяли свой эксперимент в различных вариациях, результат всегда был одним и тем же. Мозг пациента, перенесшего каллозотомию, не может отличить истинное объяснение собственного поведения от попытки угадать его причину.

Из этого следует единственный вывод: наш мозг принимает решения не так, как нам того хотелось бы. Мы сначала поступаем каким-то образом, а он смотрит на результаты поступка и приводит их в согласие с внутренним представлением о себе. То, что внутренняя модель «Я» привела нас к действиям, которые мы только что совершили, должно стать объяснением нашего поведения. Иными словами, мы воспринимаем собственное «Я» не напрямую, а опосредованно, путем наблюдения за своими поступками. Если шагнуть дальше в сторону абстракции – путем наблюдения собственных действий в воображаемой ситуации.

Например, мы можем себе вообразить, что прямо сейчас с неба спускается розовый слон на блюдце. Что бы мы сделали? Вы, скорее, относитесь к той категории людей, которые с воплями бросятся наутек, или вы тот, кто с интересом приблизится к слону? Поверили бы мы своим глазам? Когда мы нашу модель себя поместим в свою фантазию и посмотрим, как она поведет себя, то сможем ответить на поставленные вопросы. Чем необычнее и нестандартнее ситуация, тем выше вероятность, что у нас неверное представление о себе. «Я не ожидал от себя такого», скажем мы потом, после того как вскарабкаемся на спину приземлившегося розового слона.

Вот и снова мы узнали о себе что-то новенькое. Всем нам знаком этот момент. Просто нужно серьезно отнестись к тому, что он на самом деле означает и что из него следует. Если «Я» не принимает решения, а представляет собой лишь отговорку, которую придумал себе мозг, чтобы оправдать давно совершенные действия, то исполнение важнейшей задачи «Я», а именно реализация нашей свободы волеизъявления, находится под угрозой.

Однако не все так плохо, так как свободной воли, как мы ее понимаем, не существует.

Тело и дух в житейской философии – почему не может быть свободной воли – кредо Эйнштейна – иллюзия свободной воли как инструмент исправления ошибок – свобода как избавление от внешнего принуждения

Свободная воля – это то, из-за чего ведутся жаркие споры между философами, психологами и представителями нейронаук. Трудно дать рациональное определение этому понятию. Мы же, как и прежде, обозначим его с точки зрения житейской психологии. Свободная воля – распространенное объяснение духовной жизни и ее элементов, которое мы обычно используем, чтобы понимать самих себя и окружающих. Житейская философия примерно так описывает свободную волю: как индивиды мы состоим из тела и духа. Тело поддерживает дух, дух управляет телом. Дух собирает информацию об окружающем мире посредством органов чувств, а затем на основе этих данных принимает решение, совершая выбор между альтернативными способами поведения. В этой свободе выбора заключается важнейшая часть достоинства и ценности нашего духа. В этом определении многие, наверное, узнали то, что мы называем свободой воли. Возникает вопрос: может ли она вообще быть, если разделение человека на телесное и духовное не работает, как мы сами в этом убедились?

Мы воспринимаем собственное «Я» не напрямую, а опосредованно, путем наблюдения за своими поступками.

В принципе каждое событие, как правило, имеет два логичных объяснения. Либо оно обусловлено обстоятельствами внешнего мира и, таким образом, является звеном бесконечной цепи причин и следствий, называемых законами природы. Тогда, строго говоря, остается не так много места для свободы. Либо это дело случая, и событие наступает по не зависящим от внешнего мира причинам. То есть на него ничего не влияет. Тогда это случайное событие.

Таким образом, любое событие или неизбежно, или предопределено обстоятельствами, или случайно. В таких жестких рамках, кажется, нет места для свободной воли в том виде, как мы ее себе представляем. Даже с позиции индивидуума ей негде развернуться.

Представьте, что вы попали в следующую ситуацию. Несмотря на наклейку с предупреждением «не трогать», кто-то из коллег достал из офисного холодильника ваш йогурт и съел-таки. Теперь вы можете либо попытаться найти виновника, либо оставить все как есть и в следующий раз принести с собой белковый батончик и орехи. Сторонний наблюдатель знает об обеих возможностях и с нетерпением ждет вашего решения.

Для вас же ситуация выглядит иначе. Либо ваш характер вкупе с предыдущим опытом подскажет, как отреагировать, и тогда ни о какой свободной воле и речи быть не может, а только лишь о логичном поступке. Либо ваше решение не связано ни с предыдущим опытом, ни с характером, ни с ситуацией. Тогда чем оно продиктовано? Здесь альтернативой предопределенному действию выступает его величество случай.

Подобную аргументацию мы находим уже в сочинении Артура Шопенгауэра «О свободе воли» от 1839 года. Отголоски этого текста появляются спустя столетие у Эйнштейна: «Я не верю в свободу воли. Слова Шопенгауэра «Человек волен делать то, что он пожелает, но не может желать, что он пожелает» сопровождают меня на протяжении жизни и примиряют с людскими поступками, даже когда они по-настоящему причиняют боль. Знание о несвободе воли не дает мне всерьез воспринимать как собственные, так и чужие поступки и суждения и сохранять здоровое чувство юмора».

Снова мы сталкиваемся с загадочным феноменом, что наша интуиция с поразительной страстью отгораживается от истины. Ведь сколь ни убедительна аргументация против существования свободной воли, за 180 лет после Шопенгауэра она не прижилась, и вряд ли кто-то готов пойти по стопам Эйнштейна и принять его взгляды.

Почему нет?

Вероятный ответ, который лучше всего вписывается в узкие рамки между чувственными впечатлениями и выбором, таков: восприятие и принятие решений происходит в математических рамках, в которых ошибки практически гарантированы. Наш когнитивный аппарат, правда, обеспечил нам привилегированное положение: мы умеем эти ошибки замечать. Но даже тогда мы обычно мало можем на них повлиять. В этом убеждает комната Эймса, обзови ее хоть черной магией, хоть точным перцептивным механизмом.

Что касается принятия решений, то дело обстоит несколько иначе. Если постфактум мы устанавливаем, что некое решение не дало желаемого результата, то мы возвращаемся в тот момент, когда принимали его, спрашиваем себя: какая была альтернатива? Или, в зависимости от того, насколько все пошло не так: что нужно было сделать по-другому?