Яэль Авраам - Почему со мной никто не дружит? Психологическая помощь детям-изгоям

В случае же, если родители демонстрируют по отношению к ребенку амбивалентное, избегающее или холодное отношение, ребенок выходит в мир с ожиданием, что его будут отторгать, не примут его или отнесутся к нему непредсказуемым образом. У него закрепляется избегающая или агрессивная модель поведения, которая, в свою очередь, вызывает у окружающих соответствующую реакцию – похожую на ту, которую он вызывал у родителей.

Из своего терапевтического опыта я вынесла убеждение в том, что хотя бы у одного из родителей отторгаемых сверстниками детей были сложности в контакте с ними в раннем детстве. Разочарование могло быть вызвано полом ребенка (не мальчик, а девочка!), наличием у новорожденного соматических или ментальных нарушений. Родители могут испытывать разочарование при столкновении образа ребенка, о котором мечталось, с живым человеком, который получился в реальности. В любом случае разочарование переживается как процесс, аналогичный переживанию травмы потери.

Вот как описывает свои отношения с ребенком Рахель, мама Рона, подростка 14 лет. «Рон – старший ребенок в семье. С самого его рождения и до сегодняшнего дня мне с ним трудно. В младенчестве он был очень сложным ребенком – плохо спал, много плакал. Все время было ощущение, что ему плохо, но невозможно было понять, что ему нужно. Я родила уже в зрелом возрасте, я была готова стать матерью. Поэтому-то мне и было так плохо от того, что у меня не получалось с Роном. Он все время был на руках и все равно ныл. Ночи напролет я пыталась его успокоить, но ничего не помогало! Кормление было пыткой – он был все время голоден и никогда не наедался. Я кормила его целыми днями. Сейчас у него трое младших братишек, и тем не менее до сих пор все мое внимание принадлежит ему. Он прямо-таки высасывает из меня всю энергию, требует сил больше, чем три его младших брата вместе взятые. Всю дорогу он ссорится с братьями, думает только о себе и беспокоится только о себе. Он берет у братьев вещи, как будто они его, не спрашивая разрешения. При этом он все время чувствует себя обиженным. Утверждает, что младших мы любим больше, чем его. Вынуждена признать, что он меня нервирует, а иногда просто бесит. Если честно, временами я не могу его терпеть, мне кажется, что он источник всех моих проблем. С младшими мне с легкостью удалось стать хорошей мамой, с ним же я все время ссорюсь. У него нет друзей, он всегда дома. Еще и поэтому он сводит меня с ума. Сказать по правде, я понимаю, почему с ним никто не дружит. Если он и вне дома ведет себя так же, как в семье, то отсутствие у него друзей меня не удивляет».

Многочисленные встречи с родителями отторгаемых детей подтверждают идею о том, что за непринятием младенца, а потом противостоянием с подросшим ребенком стоит опыт собственного отторжения хотя бы у одного из родителей. Часто этот родитель находит много общего между свой жизнью и тем, что переживает ребенок. Вот что рассказывает Амир, папа Рона, муж Рахель, которую мы цитировали выше: «Когда я вижу Рона, я вижу самого себя в то время, когда был мальчиком. Я чувствовал, что меня не понимают сверстники, большую часть времени я сидел дома. Надо мной издевались, дразнили меня и в школе, и по дороге из школы домой. Как-то раз я поделился своими переживаниями с родителями. Они были новыми репатриантами и не знали иврита. Тем не менее моя мама отправилась в школу, чтобы накричать на одноклассников, которые меня обижали. Это было настоящим позором. На следующий день компания одноклассников поджидала меня после уроков, они хохотали и издевались надо мной. После этого я ничего не рассказывал родителям: переживал все в одиночестве. Так продолжалось, пока мы не поменяли квартиру и я не перешел в другую школу. Теперь я не хочу вмешиваться в то, что происходит с Роном в школе. Я считаю эту проблему исключительно нашим семейным делом, поэтому мы обратились к частному психологу, ничего не сказав в школе».

Нетрудно увидеть в рассказе Амира эффект передачи от поколения к поколению травмирующего опыта и его влияние на формирование родительской роли. Родители передают детям свой детский опыт и транслируют полученные от своих родителей модели отношений ( Stern , 1995). Если родитель все еще находится внутри своего детского переживания, он может навязывать ребенку роли, совсем для него не подходящие. Не отделяя себя от него, такой родитель не считывает потребности своего ребенка, а проецирует на него собственные, видя в ребенке возможность компенсации. Психологи отмечают, что большинство матерей отторгаемых детей пережили опыт отторжения в своем детстве. Воспроизведение этого опыта завораживает мать, заставляет ее молчать и отстраняться или, наоборот, вмешиваться и решать проблемы самой – вместо того чтобы помочь делать это ребенку. И идентификация с ребенком, и отторжение его не позволяют родителям справляться с переживаемыми ребенком проблемами. И тут помощь психолога очень важна.

Пример Шауля. Помощь родителям в разрыве симбиотических связей

В первой беседе по телефону мама так рассказала о проблеме сына: «Шауль учится в восьмом классе. Никто не звонит нам, никто не приглашает нас в гости. Трудно нам: Шауль все время один». На мой вопрос, знает ли Шауль о том, что она обратилась к психологу, и что он по этому поводу думает, ответ был такой: «Он не знает, но не сомневайтесь – он будет ходить на психотерапию. Я знаю, что для него хорошо».

На первую сессию я попросила родителей Шауля прийти без него. Из этой встречи я вынесла представление о них как об общительных людях, у которых много друзей: они устраивают совместные пикники, отмечают дни рождения, остаются ночевать друг у друга. Мама Шауля рассказала, что так было не всегда. В детстве она считалась «белой вороной» в веселой и сплоченной семье: у нее никогда не было больше одной-двух подруг, что для остальных членов семейства было странным. Однако после замужества ее жизнь изменилась: муж ее – очень активный и открытый человек, у него куча друзей, и теперь и она получает удовольствие от пребывания в большой компании. «Мой муж умеет общаться легко и естественно с кем угодно, я по сравнению с ним тихая. Но мне хорошо в его компании, и я всегда рада гостям». «Когда говорят про Шауля, – рассказывает его папа, – я не понимаю, как он может быть моим сыном. Как у меня получился ребенок, настолько на меня непохожий? Тихий, скрытный, закрывается в комнате. Я пытаюсь развеселить его, предлагаю позвать его друзей к нам, поиграть с ними. Он умный, красивый, но я совсем не понимаю его. Он так отличается от меня, что это приводит к постоянным конфликтам». Мама Шауля, напротив, говорит следующее: «Шауль и я – это одно и то же. Посмотри на меня и увидишь его. Поэтому я так переживаю. Я хочу, чтобы у него было много друзей, чтобы они приходили к нам в гости, я все готова сделать для этого. Купила стол для пинг-понга, подружилась с мамами его одноклассников… У него лучший компьютер, лучший телефон. Я член родительского совета школы, чтобы иметь возможность влиять на класс, но ничего не помогает, у него только один друг. Они общаются в сетях. И все!»