Мария-Луиза Франц - Легенда о Граале

Здесь следует обратить внимание на глубокое и всестороннее исследование символизма Грааля, проведенное Хелен Адольф. Автор стремится, в первую очередь, установить отношение между символизмом Грааля и историческими событиями времени Крестовых походов. Эти связи, возможно, действительно играли некоторую роль в идеях поэтов, но они не кажутся столь важными, как считает госпожа Адольф. С другой стороны, во второй половине книги автор придает важность архетипическому элементу в событиях, связанных с Граалем, и в современной литературе, что весьма близко подходит к психологической интерпретации. Госпожа Адольф предполагает близкую связь между поэмой Вольфрама и тамплиерами, которая кажется важной, поскольку второстепенные влияния различных движений того времени играли определенную роль, хотя и неверно искать полного объяснения символизма Грааля в одном из них.

В своей значительной работе «Ideal und Wirklichkeit in der höfischen Ebik» [20]Эрих Колер проливает свет на конфликты сознания и проблемы того времени, а особенно на отношение рыцарей к Эросу. Его утверждения могут послужить читателю в качестве описания коллективных сознательных идеалов, породивших компенсаторное производство символов бессознательным, которое является центральной темой нашего исследования.

В интересной работе об Иоахиме Флорском [21]Е. Аничков пытается установить связь между мнениями, выраженными в отдельных версиях поэм о Граале и учениями Иоахима и нео-манихейцев или катаров, широко распространенных во Франции в XII столетии. Родственные идеи высказаны у Ю. Эволы [22], хотя он идет даже дальше, указывая на сходство между идеями, развитыми в поэмах о Граале и идеями Fideli d’Amore (Преданные Любви) и герметической традиции [23]. Дальнейшие комментарии об этом сходстве будут даны по ходу дела, поскольку это может быть вопросом скорее психологической, чем исторической связи. Как Юнг объяснил в «Эоне», христианский символизм появился из проблемы противоположностей, но эта же проблема также характеризует его дальнейшее развитие, что уже отражено в упоминании Христом о приходе «Антихриста». Эта проблема противоположностей подчеркивается синхронистичным фактом, что христианский эон астрологически отмечен двумя рыбами, противостоящими друг другу. Этому совпадению соответствует то, что многочисленные духовные движения, имеющие историческое значение, которые частично противостояли христианским взглядам и могут быть отнесены к языческим пережиткам, начали появляться в эпоху второй рыбы на этом знаке. Этим движениям принадлежат определенные ритуалы тамплиеров, сексуальное распутство некоторых нео-манихейских сект и адаптация медитативных упражнений и магических ритуалов исламской культуры. С другой стороны, были также движения, такие как алхимия и различные движения Святого Духа внутри Церкви, которые стремились скорее примирить противоположности Христа и Антихриста. С ними также многое связано в поэмах о Граале: эти истории отчасти направлены на пробуждение языческих элементов, хотя, как, мы надеемся, нам удалось доказать, они в равной мере стремились к дальнейшему развитию христианских символов [24]. Исторические связи с тамплиерами, Персией, исламом и кельтско-германским язычеством и языческой древностью играют важную роль, что уже было отмечено многими. По большей части, однако, значение этих связей преувеличивалось, и им отводилась роль единственно верного толкования легенды, тогда как это фактически вопрос психологического параллелизма, который действительно приводит к различным современным ссылкам и заимствованиям из вышеупомянутых духовных и интеллектуальных манифестаций. Другими словами, поэмы о Граале, вероятно, порождены двойственной психической потребностью, с одной стороны, чтобы глубже проработать центральный символ христианской религии, а с другой, чтобы творчески развить некоторые все еще нерешенные проблемы, такие как сексуальность, тень и бессознательное в целом. По этой причине, подчеркивает Макс Верли [25], символизм историй о Граале, вероятно, происходит из самых различных источников: из христианской доктрины искупления и из сказок; из символов мирской и духовной обрядовости; из алхимии, снов и легенд; и из древних кельтских и восточных источников [26].

Прежде чем мы обратимся к психологическому рассмотрению легенды, давайте, однако, ближе рассмотрим корни, от которых она произошла. История Грааля принадлежит к ряду, известному как Бретонские Новеллы и особенно к циклу «Легенды Круглого Стола», который сосредоточен вокруг полуисторического, полулегендарного двора короля Артура и который описывает деяния его рыцарей. Круглый стол Артура описан в этих рассказах, как своего рода школа рыцарского обучения [27].

В течение столетий эти истории служили воплощением кодекса рыцарских добродетелей и поведения. Разумеется, эти добродетели уже тогда были недостижимым идеалом: на деле в те времена всё обстояло совсем иначе. Но пусть эти рыцарские стандарты и вызывают у нас порою улыбку, наш век, который превозносит себя над так называемыми Темными Веками, все равно мог бы извлечь из них кое-какую пользу.

Наши истории относятся к циклу, известному как «Матье де Бретань», вероятно, потому что они распространялись бретонскими и британскими (уэльскими) и англо-норманнскими певцами и рассказчиками, которые при дворах Франции и Англии рассказывали легенды и сказки своей родины. Истории эти были частично кельтского происхождения, но также имели восточные и античные корни [28]. В двенадцатом столетии такая литература вошла в моду. Э. Фэрэл, выдающийся авторитет в этой области, писал об этом так:

«Романы и поэмы „Артурова цикла“ производят впечатление благодаря неординарности изложения, не теряя при этом в возвышенности и изящности. В них умышленно разорвана связь с действительностью, они вводят читателя в мир сверхъестественного, туда, где человеческая судьба освобождена от законов этого мира. Странные персонажи, приключения, окутанные туманом тайны, мистические, волшебные силы, которые разжигают или, наоборот, парализуют волю, — вот составные части этого зрелища, где вещи обретают загадочность и где магия окружающей обстановки приводит к опьянению психологическим любовным зельем» [29].

Это литература другого типа, нежели «Шансон де Жест» или цикл «Матье де Франс», которые были связаны с фигурой Карла Великого и его окружением и воспевали реальные или по крайней мере реалистичные события и деяния. Этот новый жанр должен был войти в моду по многим причинам; но в первую очередь это был, конечно, контакт с культурой Востока, произошедший вследствие Крестовых походов и пробудивший фантазию европейцев.