Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

А это не мелочи. Половая мораль парного брака разительно отличалась от морали патриархического брака, хотя чисто внешне парная и патриархическая семья имеют много общего: муж и жена живут вместе, воспитывают детей. Нет никаких оснований считать, что мораль эгалитарного брака непременно должна повторять мораль предшествовавшей ему формы, хотя современная семья и семья недавнего прошлого имеют немало общих черт.

ЛЮБВИ НЕ БЫЛО

Если считать, что любовь между полами порождается личными склонностями, красотой, влечением душ, несходством или, наоборот, сходством характеров, то ничего лучше группового брака для нее и придумать нельзя. Никакого социального неравенства, никаких корыстных расчетов, никаких преград! Целуйтесь, бегая по лесам, подобно Дафнису с Хлоей! И мама ругаться не будет, поскольку, как подчеркивал Ю.И.Семенов, «Многие доклассовые общества ни в малейшей степени не осуждали ни добрачные, ни внебрачные связи, если только они не представляли собой нарушения брачно-группового регулирования…» {111}.

Н.Н.Миклухо-Маклай, наш соотечественник, всемирно известный этнограф XIX века, писал про семейные нравы семангов Малакки: «Девушка, прожив несколько дней или несколько недель с одним мужчиной, переходит добровольно и с согласия мужа к другому, с которым опять-таки живет лишь некоторое, короткое или более продолжительное время. Таким образом, она обходит всех мужчин группы, после чего возвращается к своему первому супругу, но не остается у него, а продолжает вступать в новые временные браки, которые зависят от случая и желания» {112}.

У семангов, как явствует из цитаты, даже замужняя женщина обладала полной сексуальной свободой. Мораль многих других первобытных народов супружеские измены теоретически запрещала, — хотя на это обычно смотрели сквозь пальцы, — но незамужние девушки делали что хотели. Такое наблюдалось даже в середине XX-го века, и не где-нибудь в забытых мирах в джунглях Амазонки, а на обжитом густонаселенном острове. Из книги польского путешественника А. Фидлера: «Равноправие женщин и мужчин, пожалуй, больше всего проявляется в добрачных отношениях. Обычай признает за девушками такие же права, какие на Мадагаскаре имеет мужская молодежь. В принципе девушка может полностью распоряжаться собой и своими чувствами.

Нравы эти так отличны от понятий морали в Европе, что вызывали всегда печальные недоразумения и ошибочные, неправильные суждения. Европеец, приехавший на Мадагаскар с чувством собственного достоинства и высокими принципами, в слепоте своей меряющий все своей европейской меркой, познавал нравы туземцев через кривое зеркало. Он искренне возмущался, когда узнавал, что незамужние мальгашки не только пользуются абсолютной свободой, но даже законы и родители поощряют их близость с молодыми мужчинами и — о ужас! — благожелательно относятся к появившемуся потомству. Он не понимал, лицемер, что в глазах мальгашей способность рожать — самое высокое достоинство, а девушки с детьми — именно потому, что имеют детей, — считаются желанными невестами. Они легко находят хороших мужей: они доказали, что умеют рожать» {113}.

Добавим еще для полного счастья влюбленных, что немалое число доклассовых обществ не видели никакой связи между половым актом и рождением ребенка. На острове Самоа, к примеру, были убеждены, что беременность наступает в результате попадания морской пены во время купания; на Тробрианских островах роль мужчины усматривали в том, что он всего лишь «открывает» женщину, а беременность — это уж забота духов. Такой же точки зрения придерживались и австралийцы.

Тем не менее, половой любви, то есть сильного влечения к единственному лицу и ни к кому более, ни при групповом, ни при парном браке в условиях самой сказочной свободы не наблюдалось. Об этом имеются совершенно определенные свидетельства тех, кто имел наблюдал парный брак воочию.

Л. Морган более сорока лет поддерживал тесный контакт с индейцами Северной Америки и даже был усыновлен племенем сенека. Уж он хорошо знал этот народ и испытывал к нему самые теплые чувства. В своей книге он уверенно заявляет: «Мужчины не выбирали жен, как это делается в цивилизованном обществе, по склонности, ибо чувство любви, предполагающее более высокую ступень развития, чем та, которой они достигли, было им неизвестно» {114}. «Прежде всего, любовная связь была неизвестна варварам. Они не доросли до этого чувства, являющегося продуктом цивилизации и утонченности» {115}.

Свидетельство Л. Моргана имеет исключительно важное значение, поскольку, как уже говорилось, именно из его работ возникла современная история семьи, поскольку, отношения полов были в центре его научных интересов, и изучал он их внимательнейшим образом.

М. Мид в книге «Взросление на Самоа» утверждает то же самое, что и Морган: «…Самоанское общество резко отличается от нашего неиндивидуализированностью чувства, в особенности полового …» {116}. «Романтическая любовь в том ее виде, в каком она встречается в нашей цивилизации, неразрывно связана с идеалами моногамии, однолюбия, ревности, нерушимой верности. Такая любовь незнакома самоанцам» {117}. «Одновременное пребывание в нескольких половых связях, их кратковременность, совершенно явное стремление избежать каких бы то ни было сильных аффектных привязанностей в половых отношениях, жизнерадостное использование для них любых представившихся возможностей — все это делает секс на Самоа самоцелью … чем-то таким, что ценится само по себе и вызывает энергичный протест, как только он начинает привязывать одного индивидуума к другому. … Они не склонны относить половые отношения к числу важных межличностных отношений и определяют их значимость только половым удовлетворением, доставляемым ими» {118}. «Самоанская девушка никогда не испытывала счастья романтической любви, как мы его понимаем…» {119}.

Известный польский сексолог З.Лев-Старович в книге обзорного характера «Секс в культурах мира» приходит к выводу: «Любовь в нашем представлении незнакома туземцам … обращает на себя внимание то, что здесь не нашла распространения модель любви, так ценимая на Западе, — любви партнерской, с доминацией чувства жертвенности, посвященности. Возможно, что модель любви, которая предъявляет много требований к человеку, обусловлена ограничениями в сфере секса» {120}. Здесь у Лев-Старовича всего лишь догадка, но совершенно верная.

Ф.Энгельс в «Происхождении семьи…» также утверждал, что «до Средних веков не могло быть и речи об индивидуальной половой любви» {121}. После крушения социализма в СССР многие считают своим долгом отозваться о К.Марксе и Ф. Энгельсе с пренебрежением. Однако провал коммунистического эксперимента в СССР вовсе не меняет того факта, что К. Маркс был и остается гениальным философом и экономистом, а Ф. Энгельс — крупнейшим философом и политологом — как сказали бы сейчас — второй половины XIX века. И тот, и другой отличались научной добросовестностью, знали, о чем писали, и за свои слова отвечали.