Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Таким образом, в описаниях тробрианской «любви» мы обнаруживаем то самое, что невообразимо для человека, воспитанного в нашей культуре, то есть измены своему любимому на каждом шагу и с удовольствием.

Предположим, литератор XIX или начала XX века изобразил в своем романе парочку. Молодой девушке нравится парень, она с удовольствием спит с ним и собирается за него замуж, при этом, однако:

– не особо скрываясь, спит и с другими мужчинами, не испытывая от этого ни малейших моральных неудобств;

– охотно участвует в сексуальном обслуживании иностранных матросов и гостей из других деревень;

– регулярно совершает с подругами визиты в соседние деревни к местным парням, отлично зная, что ложиться надо с любым, кто преподнесет ей подарок;

– и вообще занимается беспорядочным сексом начиная с 6-летнего возраста.

Давайте поставим такую особу рядом с «тургеневскими» либо с викторианскими барышнями! В высшей степени сомнительно, чтобы автор рискнул назвать ее чувства по отношению к парню любовью. А если бы и рискнул, то его растерзали бы критики и читатели. Подобное поведение даже в наши дни, после сексуальной революции, большинство назвало бы развратом, а девушку, которая так себя ведет, — шлюхой или другими нехорошими словами.

Еще одна характерная особенность тробрианской любви: «… Обычай подразумевает, что сексуальные отношения, даже основывающиеся на взаимной симпатии, являются услугой, которую женщина оказывает мужчине. В этом качестве ее следует оплачивать в соответствии с правилом взаимности, или равноценного обмена…» {133}.

Правилу, что за сексуальные услуги полагается платить, твердо следуют даже дети: «… Маленькие мальчики, подражающие старшим в каждой мелочи, преподносят своим избранницам какие-то небольшие подарки. Мальчики постарше должны вручать более существенный подарок: полпалочки табаку, один-два бетелевых ореха и время от времени — кольцо из черепашьего панциря, раковинный диск или даже браслет. В противном случае девушка обычно возражает: … “Тебе нечем заплатить мне — я отказываю” И молва о его недостойном поведении разнесется повсюду и повредит его будущим победам» {134}. В наших представлениях вроде бы по-другому: где за секс требуют оплаты по установленному тарифу, там любви заведомо нет.

Во всех высказываниях по поводу «нашей» любви на первый план обязательно выдвигается присущая ей душевная близость, преданность, жертвенность. При этом объект воздыханий превозносится до небес: «Любить глубоко - это значит забыть о себе» (Ж. Руссо). «Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом "Я" и, однако, в этом же исчезновении и забвении впервые обрести самого себя (Г. Гегель)». «Моральный смысл любви (любви мужчины и женщины) в том, что человек обретает исключительное существование для другого человека. Радоваться самому существованию другого человека — вот выражение любви в ее исходном и самом чистом виде». «Любовь между двумя людьми можно определить как состояние, при котором счастье другого необходимо вам для собственного счастья». Обращаю внимание, что все цитаты взяты не из поэтических эссе, а из ученых трудов: от XVIII до XX веков. Насчет того, в каких выражениях превозносится объект любви, цитировать не считаю нужным: и так все начитались.

Б.Малиновский с подобными представлениями о любви во «всех более высоких цивилизациях» вполне согласен: «И это робкое эгоцентрическое обожание, и это крайнее творческое превознесение вечно женственного начала — Беатриче или Гретхен, доводящие мужчину до ощущения божественного присутствия представляют собой реальный тип западной любовной истории, ставший эталонным для величайших произведений искусства, но характерный также и для многих других произведений, не наделенных такой силой самовыражения.

Человек с улицы, испытывающий то же самое потрясение, не пишет сонетов, но тем не менее окружает объект своего сильного чувства экзальтацией и поклонением, хотя и более сдержанными» {135}.

Итак, по Малиновскому, что в Европе, что на Тробрианских островах «любовь обрушивается вследствие пер­вого потрясения, вызванного красотой и обаянием личности»; при этом в Европе творческих личностей она доводит до «ощущения божественного присутствия», а «человек с улицы окружает объект своего сильного чувства экзальтацией и поклонением». Посмотрим теперь, до чего доводит то же самое потрясение человека с Тробрианских островов.

«Обратимся к среднему меланезийскому юноше, который ув­лекся девушкой, недоступной ему в силу родственных табу, об­щественного положения или слишком большой разницы во вне­шних данных. В этом юноше первое впечатление также вызывает эстетическую и чувственную реакцию, которая преображает выз­вавшую ее причину в нечто желанное, ценное и заслуживающее всемерных усилий. Но ощущения загадочности, желания поклоняться на расстоянии или просто иметь возможность находиться в присутствии объекта желаний здесь нет» {136}.

«… В тробрианском ухаживании нет окольных путей; не ищут эти люди и полноценных личностных отношений, когда сексуальное обладание становится только следствием их. Просто и непосредственно просят о встрече, не скрывая намерения получить сексуальное вознаграждение. Если приглашение принимается, то удовлетворение желания молодого человека исключает романтический настрой, стремление к недостижимому и таинственному. Если же приглашение отвергается, то это не составляет особой личной трагедии, так как юноша с детства привык к тому, что его сексуальные импульсы наталкиваются на несговорчивость некоторых девочек, и он знает, что другая любовная связь исцелит такого рода болезнь надежно и быстро» {137}.

При этом для влюбленного тробрианца повышенное сексуальное влечение к одной из девушек вовсе не исключает таких же точно, лишь немного послабее, одновременных влечений и к другим. «Полноценных личностных отношений» он не ищет, и если желаемое удовлетворение он получил, то «романтический настрой» у него пропадает, еще не возникнув, а если его отвергают, он ничуть не страдает и легко меняет объект своей привязанности.

В отличие от тробрианской, в «нашей» любви иначе. Все философы повторяют примерно одно и то же: «Любовь важна не как одно из наших чувств, а как перенесение всего нашего жизненного интереса из себя в другое, как перестановка самого центра нашей личной жизни. Это свойственно всякой любви, но половой любви по преимуществу…» {138}. Разрыв отношений воспринимается влюбленными как величайшая трагедия: ради возможности быть вместе они готовы поставить на карту и собственное благополучие, и даже жизнь.