Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Пока же, к сожалению, в великий и могучий русский язык потихоньку внедряется иностранное слово «бойфренд», обозначающее тот самый вариант половых отношений, о котором идет речь: среднее между полным безразличием и «я не могу без тебя жить». Значит, соответствующий термин все же необходим.

Вполне возможно, что наш язык слово «парование» не примет: законы языка трудно постижимы. Ничего страшного, можно поискать и другое. Главное — признать, наконец, что данная форма отношений широко распространена, за ней будущее, клеймить и истреблять ее незачем, да это и невозможно, а потому надо найти нормальное слово для ее обозначения: чтобы понимать, о чем идет речь, самому не путаться и других не путать.

Эксперименты на людях

У всех или не у всех народов любовь при родовом строе отсутствовала, не имеет ни малейшего значения. Целью настоящей главы является выяснение: присуща любовь человеку как биологическому виду или нет. Если достаточно надежно доказано, что хотя бы некоторые народы в некоторые периоды своего развития любви не знали — все, надо искать причину ее возникновения в общественном устройстве, в культуре.

Литературы, живописующей полнейшую свободу сексуальных отношений у разных народов, свободу, при которой для любви остается очень мало места, — море. Ю.И.Семенов отмечает: «Работ, в которых отмечается наличие свободы сексуальных отношений у тех или иных народов, столь много, что перечислить их практически невозможно» {146}. Когда Семенов утверждает нечто, можно не сомневаться в обоснованности его утверждений. К примеру, указывая на распространенность промискуитетных праздников, он дает сноску, где на треть страницы мельчайшим шрифтом — только перечисление названий племен, у которых отмечались эти праздники.

Следует подчеркнуть также, что описанные в том или ином сочинении единичные случаи пылких страстей у нецивилизованных народов сами по себе ровным счетом ни о чем не говорят. Начнем с того, что любовные чувства и слова по поводу этих самых чувств — совсем не одно и то же: как у цивилизованных народов, так и нецивилизованных. М. Мид, вполне определенно утверждая, что романтическая любовь жителям острова Самоа неизвестна, в той же самой книге писала: «Юноша клянется, что он умрет, если девушка откажет ему в своих милостях, но самоанцы смеются над рассказами о романтической любви, глумятся над верностью долго отсутствующей жене или любовнице … иметь много любовниц и говорить каждой из них о своем пылком чувстве не считается каким-то противоречием. Содержание страстных любовных песен, длинные и цветистые любовные письма, обращение к звездам, луне, морю в речах, адресованных возлюбленной, — все это придает самоанскому ухаживанию поверхностное сходство с нашим. Но чувство, стоящее за ним, значительно ближе чувствам героя шницлеровских “Любовных похождений Анатоля”» {147}.

Поверхностный наблюдатель вроде моряка, ненадолго посетившего остров Самоа, наслушавшись страстных любовных песен и цветистых речей, вполне возможно, будет потом в путевых записках рассказывать про остров любви. Ученый, лучше знакомый с жизнью народа, видит все это совсем иначе.

Далее. Этнограф занимается только такими взаимоотношениями людей, за которыми просвечивает нечто из общественной жизни. Серьезного исследователя мало интересуют отношения, построенные на личных причудах и капризах. Страстная половая любовь в знакомом нам обществе встречается не часто. Но она по своему содержанию — крайняя, наиболее яркая форма того, что в менее выраженном виде присутствует во взаимоотношениях всех мужчин и всех женщин. Именно поэтому любовь всем интересна, именно поэтому она может быть и должна быть предметом науки.

Пример противоположный. Дружба в некоторых случаях бывает очень похожей на любовь: столь же ревнивой, столь же страстной, при этом друзья или, чаще, подруги требуют исключительного внимания к собственной особе и закатывают истерику, если хоть кроха его перепадет кому-то еще. Ну и что? Кого такая дружба может заинтересовать? Никого, кроме психотерапевта, — по обязанности — поскольку она не отражает никакого общественного интереса, никаких обычаев и основывается только на причудах характера.

Так что кипящие страсти между мужчиной и женщиной могут быть предметом внимания этнографа лишь тогда, когда они — крайняя форма выражения некоего обычая, моральной нормы. Если же ни с какими нормами и обычаями они не связаны, ученому остается только пожать плечами и заняться делами поважнее.

Конечно, если считать любовь чем-то вроде благородного заболевания, то обнаруженные отдельные факты сексуальных страстей, наоборот, приобретают исключительно важное значение: «Ага! Значит, любовный вирус существовал везде и всегда!» Но если считать способность к половой любви результатом воспитания в определенной культуре, то отдельные, изолированные факты доказательством чего бы то ни было считаться не могут.

Далеко не все ученые, описывая нравы тех или иных племен, прямо заявляют об отсутствии у них любви, но это и неудивительно. Не будет серьезный человек тратить чернила на доказательства отсутствия чего-либо. Важно другое: описывая полную свободу сексуальных взаимоотношений, про любовь авторы не упоминают.

Представим себе, что кто-то из дикарей, человек наблюдательный и умный, прожил год-другой в цивилизованной стране, освоил язык, разговаривал с жителями, в том числе и с молодежью, ходил на гулянки, бывал в гостях то в одной, то в другой семье. И он не заметил бы, что жители этой страны разбиваются на прочные пары? Что разрыв такой пары — тяжелейшая душевная драма? Что половая связь с лицом, не входящим в прочную пару, и даже просто проявление внимания к нему воспринимается как тяжкое моральное преступление? И, вернувшись домой, он не рассказал бы землякам об этих странных обычаях?

Папуасы Новой Гвинеи свою сексуальную жизнь от посторонних не очень-то скрывают. Миклухо-Маклай пишет: «Я видел много раз, как дети обоего пола, играя на теплом песке побережья, подражали coitus’y взрослых» {148}. Миклухо-Маклай рассказывает, как папуасы предоставили ему хижину для ночлега, подложили ему в постель женщину, и вся деревня в большом любопытстве столпилась вокруг хижины, прислушиваясь. Но он ничего не написал про пары, которые не мыслят жить друг без друга, хотя относился к папуасам весьма благожелательно, высоко ценя их отзывчивость и благородство. Судя по тому, что папуасы, уговаривая его остаться, обещали назначить ему по две жены в каждой деревне, замужество с сердечными склонностями они не связывали.

Против взгляда на любовь как на биологически неотъемлемую черту человека разумного говорят и прямые эксперименты, поставленные на людях. Индейцам Северной Америки любовь была неведома. Европейцы, завоевав их, частью истребили, частью заперли в резервациях, частью приняли в свое общество. И теперь, спустя всего несколько поколений, чистокровный, но ассимилированный индеец, который вырос среди белых, ходил в их школу, а потом в колледж или университет, влюбляется точно так же, как и его завоеватели. Значит, причину, почему любовь у него появилась, надо искать не в его генах, а в обычаях общества, которое его приняло и воспитало на свой лад.