Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Стендаль неоднократно дает понять, что описанная им добродетельная замужняя дама вряд ли пошла бы на риск, не будь ее юный любовник таким красавчиком. И чего это именно они, красавцы и красавицы, вызывают неуемную жажду «существовать для другого человека»? Человеку неброской внешности или вообще обделенному природой чувство: «Хорошо, что вы существуете в мире» нужно ничуть не меньше, и любил бы он в ответ, то есть, радовался бы «самому существованию другого человека» куда сильнее…

Много было написано критиками о великом произведении Стендаля, несколько раз экранизированном, однако не припомню, чтобы хоть кто-то из них выражал недоумение, почему у влюбленного героя наблюдается стремление к столь необычным поступкам, противоречащим научным представлениям о любви. И мужчины, и женщины прекрасно его понимают. Пока не начинают теоретизировать. Равным образом никто никогда не сомневался, что «Красное и черное» описывает именно любовь, а не сексуальные извращения.

И, наконец, факт четвертый: «переоценка объекта». Влюбленному человеку его избранник или избранница кажутся собранием совершенств, необыкновенным и самым лучшим из всех существующих в мире. И даже когда они явно заблуждаются, вывести их из заблуждения совершенно невозможно. Сколько уж поколений родителей в том убедились.

В.С. Соловьев в своей знаменитой статье «Смысл любви» писал: «Всем известно, что при любви непременно бывает особенная идеализация любимого предмета, который представляется любящему совершенно в другом свете, нежели в каком его видят посторонние люди» {158}. Вот видите, всем известно. Так что всякая теория любви обязана дать истолкование этому феномену переоценки, который признается всеми психологами и описывается в романах как нечто естественное, не подлежащее сомнению или объяснению.

Между тем, если отстраниться и подумать, объяснять есть что. У любовных и дружеских отношений много общего. В частности, определение половой любви Рубинштейна вполне приложимо и к дружбе. Но ведь для дружбы переоценка объекта, то есть, своего друга, совершенно не характерна. Его или ее можно считать самым обычным, вполне заурядным человеком, но это ничуть не мешает дружить с ним или с ней всю жизнь.

Вопрос о душе

Уверен, что наиболее частым возражением будет следующее: любовь — это влечение душ, а Вы все про секс да про секс.

Душа — вопрос веры. Я в нее не верю, а потому впутывать ее в рассуждения про любовь не вижу смысла. Но хотелось бы объяснить, почему люди так часто обращаются к душе. Потому, что это избавляет их от тяжкой необходимости думать.

Неверующему ученому, когда дело касается объяснения высших форм поведения человека, приходится нелегко. Материалистическое понимание исходит из того, что все поступки человека в конечном счете направлены на удовлетворение его потребностей. А он, случается, жертвует своей жизнью ради другого. Или начинает голодовку против политических несправедливостей, которые его лично вовсе даже не касаются и вообще происходят в другой стране. Вместо того чтобы зарабатывать на портретах и жить комфортной сытой жизнью, он пишет картины, которые никто не понимает и не покупает, и умирает от голода в полной нищете. Это какие же такие потребности он удовлетворяет?

Объяснить сложные формы поведения с научных позиций, идя от потребностей как движущей силы всех наших поступков и помыслов, все же можно. Надо только уметь рассматривать человеческую психику как итог развития от простейших форм к сложным. Однако это совсем не просто, и мы лишь в самом начале пути.

Пример. Первобытный человек замечает, что общая охота на крупного зверя идет успешнее и чаще заканчивается сытым желудком, когда охотой кто-то руководит, а другие ему подчиняются. Подчинение во время охоты становится привычкой, закрепляется, а откуда это взялось и зачем это надо, постепенно забывается, так что подрастающему поколению просто вколачивают в голову: во время охоты слушайся вождя!

Через какое-то время вполне может получиться так: охотника отправили караулить, когда появится стадо; мучимый голодом и жаждой, он сидит на скале на солнцепеке, но ему даже в голову не приходит спуститься вниз, к ручейку и напиться. Если пытаться понять мотивы его поведения, анализируя только то, что наблюдается сейчас, в данный момент, придется изобретать в противовес к биологическим всякого рода социальные потребности. Или душу. Но если уметь проследить его поведение в развитии, то становится понятно, что оно порождено в конечном счете все же требованиями желудка, хотя в данный конкретный момент им противоречит.

Для этого необходимо только согласиться, что у нашей психики есть вполне очевидное свойство: накопленный опыт закрепляется в мозгу, передается детям в готовом виде, а пути, как он возник, постепенно забываются. Если принять на вооружение такую мыслительную методу, открываются перспективы и для понимания, почему один человек жертвует жизнью ради другого.

Другой пример. Наскальные изображения сценок охоты времен палеолита, так же как и охотничьи танцы, появились, чтобы передать сведения об охоте и чувствах охотника, дать им разрядку и настрой. Это способствует успешной охоте, то есть, опять же полезно для желудка, а потому подобная деятельность поддерживается, закрепляется и передается в программе социального наследования, попросту — через воспитание.

Примем теперь во внимание еще одну особенность человеческой психики. Правила поведения, которые в нас воспитывает общество, разными людьми исполняются по- разному: одни уклоняются, большинство действует в пределах разумной достаточности, но некоторые в следовании им проявляют огромное усердие, порой забывая самого себя. Особенно если у них есть к тому природные склонности. И опять же вырисовывается путь, идя по которому можно, в конце концов, понять художника, который творит в ущерб своему желудку, хотя в самом начале этого пути — опять же чисто физические потребности.

Умение видеть проблему в ее становлении и развитии, по-видимому, дар природы. Сколько ни учи человека математике, если соответствующего таланта в нем не заложено, так никогда и не научится он формулировать и выводить одну из другой теоремы, последовательность которых укладывается в некое русло. В частности, подавляющее большинство профессоров математики ни на шаг эту науку не продвинули. С другой стороны, есть примеры, когда талантливые самоучки, без всякого образования, самостоятельно открывали заново целые разделы математики.

Следовательно, если нет соответствующих способностей, то сколько ни учи диалектике, даже доктор философских наук упорно будет описывать и классифицировать только то, что в данный момент видит у себя перед глазами.