Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Таким образом, сравнивая любовь и «просто секс», одни принципиально не замечают ничего общего и родственного в них, а другие в упор не видят никаких различий. И опять одно и то же: подобное происходит лишь когда дело касается любви. Во всех других случаях принципиальной слепоты не возникает: изучая сильные и слабовыраженные страсти, видят и общую основу, и различия между ними.

Скупость и бережливость происходят из одного и того же корня. Отвратительная черта «скупость» есть то, во что развивается, переходит у некоторых людей вполне симпатичная черта «бережливость». Если психолог изучит эти процессы и напишет о них, он заслужит признательность человечества. Нечто подобное сделал в свое время Н.В.Гоголь в главе о Плюшкине. Но там, конечно, только краткий очерк, к тому же описан всего лишь один, хотя и очень выразительный случай.

Тем не менее, несмотря генетическое родство, бережливость и скупость совсем не одно и то же. В русском языке, как видим, их даже обозначают разными словами. А потому очень странное впечатление произвела бы книга под названием «Презренные скупцы», все содержание которой — о людях всего лишь бережливых. Нелепость такого сочинения сразу же бросилась бы в глаза, и его раскритиковали бы в пух и прах.

С привязанностями на сексуальной почве все точно наборот. Называем книгу «Любовь», а пишем в ней про то, что именуется «мимолетной симпатий» или «просто сексом». И никто никаких нелепостей не видит! Самое смешное здесь, что в массе других сочинений настойчиво доказывается принципиальное различие между любовью и очень похожим на нее чувством, именуемым влюбленностью. И никакой идеологической войны между первыми и вторыми! Они просто не замечают друг друга.

Словесная неразбериха прекращается, если считать, что теория любви — это теория, объясняющая развитие обычных, то есть, кратковременных и слабых сексуальных привязанностей в сильные и стойкие. И если ученый изучит причины и закономерности перехода отношений, именуемых «просто секс», к сильным и стойким страстям, именуемым «любовь», он тоже заслужит признательность человечества.

Космическая сила

99% читателей, взяв в руки книгу под названием «Теория любви» или «Философия любви» ожидают, что им, наконец-то, разъяснят с научной точки зрения то, о чем они читали в романах. Вместо этого они натыкаются порой на космическую силу, а также на глубокомысленнейшие рассуждения по поводу любви как устремленности на предмет, на идею и еще на что-то.

Разные бывают методы. И может быть, кто-нибудь когда-нибудь, воспарив высоко в сферы чистого разума и подвергнув там анализу понятие любви, спустится затем на грешную землю, приложит результаты своего анализа к реальным отношениям мужчин и женщин и разом их прояснит. Однако, если честно, ничего даже отдаленно похожего пока не наблюдается.

Профессор философии в очень ученом труде идет к пониманию любви следующим образом: «…Любовь, … есть универсальная космическая потенция, позволяющая преодолеть мысли изнуряющую власть бытия и снова, таким образом, вернуться в состояние звенящей свободы, или творческого эроса. Любовь, другими словами, составляет предпосылку того, чтобы духовная космическая сила вновь разлетелась на части. Можно сказать и так: именно она позволяет Вселенной начать новый оборот, открыть новый эон, не дать времени быть временем лишь этого мира.

С осознания данного факта начинается новая наука о любви, которую мы попытаемся ниже охарактеризовать как метакритику "чистой" любви» {20}.

А физики с астрономами все еще ломают себе головы: отчего это произошел Большой взрыв и образовалась Вселенная с ее разбегающимися галактиками? Все просто, оказывается: любовь позволила.

Философические умствования в духе Шеллинга или Гегеля выглядят глубокомысленными лишь на величайшем уровне абстракции. Следить за мыслью Гегеля, когда он, показывая тождество «бытия» и «ничто», выводит из них «становление», — прямо-таки интеллектуальное наслаждение. Стоит, однако, этой философии с вершин абстракций спуститься к реальному миру, к отношениям живых людей, интеллектуальный восторг сразу же пропадает и становится заметной натужность ее построений. И если «Наука логики» Гегеля еще долго будет оставаться учебником мысли, то его «Философию природы» за последние сто лет вряд ли кто-то, кроме корректоров, прочитал в полном объеме.

Вот как, к примеру, объясняет Гегель происхождение семьи: «Нравственный дух в своей непосредственности содержит в себе тот природный момент, что индивидуум в своей естественной всеобщности, в роде , имеет свое субстанциональное наличное бытие — отношение полов, но поднятое на степень духовного определения; единения любви и чувства взаимного доверия; дух как семья есть ощущающий дух» {21}.

Здесь семья представлена как проявление естественной всеобщности человека. Это очень плохо согласуется как с историческими фактами, о которых речь еще впереди, так и с современностью, в которой наблюдается явный кризис семьи в старом понимании.

Для философии Гегеля расхождения философии с жизнью имеют мало значения. Главное для него — логика развития Абсолютной Идеи, то есть, Бога. И если нечто происходящее в мире, логике не вполне соответствует, значит, оно случайное, недействительное и не заслуживающее внимания философа.

Современный последователь Шеллинга или Гегеля позволить себе подобного пренебрежения к фактам не может. Согласовать свои философические упражнения с реальной жизнью — тоже. А потому лучший выход — оставить эту самую жизнь в стороне. Что и было сделано в очень ученой книге. Осознав факт, что «любовь есть универсальная космическая потенция» и начав новую науку о любви, автор про отношения живых людей даже не вспомнил и, разумеется, ничего в них не прояснил.

А жаль. Было бы чрезвычайно любопытно узнать, как бы он стал, к примеру, объяснять возникновение любви именно в определенный исторический момент после того, как в анализе антиномии номер два он с одинаковой убедительностью доказал тезис: «любовь имеет начало во времени» и антитезис: «любовь не имеет начала во времени; она есть нечто надвременное и вечное».

***

Некоторые авторы, прежде чем приступить к изложению собственных взглядов на любовь, вначале пускаются в пересказ «Пира» Платона, углубляются в тонкие различия названий разных видов любви у древних греков, тревожат Фому Аквинского, вспоминают теорию кристаллизации Стендаля и с неодобрением отзываются о Фрейде, который «все сводит к сексу».

Лучше бы они этого не делали. Обзор истории взглядов на предмет исследования — очень полезное занятие, но только при условии, что имеется некая объединяющая идея, когда история взглядов представляется как процесс медленного и зигзагообразного приближения к правильному пониманию. Но именно этого — объединяющей идеи — ни у кого не наблюдается. Когда дело доходит до главного — объяснения сущности — Платон со Стендалем неизменно остаются где-то в стороне: они сами по себе, умствования современного автора — также сами по себе.