Владимир Лебедев - Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Возникает вопрос, почему при эмоциональном напряжении и развитии гипнотических фаз у некоторых людей формируются представления о бестелесных существах («духах», «невидимках» и др.), а у других — образные галлюцинации?

Есть основания утверждать, что переживание «невидимки» возникают тогда, когда гипнотические фазы преимущественно развиваются в первой сигнальной системе. Понятие «человек», как абстракция, не имеет конкретно-чувственных атрибутов, поскольку их нет во второй сигнальной системе (они имеются в первой). Это обстоятельство и не позволяет оформиться представлению «другого», «постороннего» в четко воспринимаемый галлюцинаторный образ, а только дает возможность на тревожном эмоциональном фоне абстрактно переживать присутствие кого-то. В то же время сохранность логического мышления и отсутствие чувственно воспринимаемых образов создает двойную ориентировку. Поэтому в наших наблюдениях и экспериментах люди, с одной стороны, знали, что посторонних рядом с ними нет, с другой — они не могли отделаться от эмоционально тягостных переживаний. В некоторых случаях у людей теряется критическое отношение к аналогичным переживаниям, что знаменует собой переход в психотическое состояние. Так в экспериментах Н. А. Маслова ( 121) по длительной гипокинезии один из испытуемых стал держаться замкнуто, обособленно. В дальнейшем у него появился непреодолимый страх, он прятал ноги под одело — ему казалось, что кто-то, не воспринимаемый им телесно («невидимка»), собирается колоть его иглой. Эксперимент пришлось прекратить досрочно.

Все выше сказанное позволяет отнести «призраков-невидимок» к обманам сознания, сняв с них мистический покров.

Одной из наиболее характерных особенностей раздвоения личности является синдром психического автоматизма, где больной воспринимает свои мысли, переживания, как насильственные, навязанные извне. Впервые этот феномен описал русский психиатр В. Х. Кандинский в конце прошлого века: «Вдруг Долин чувствует, что язык его начинает действовать не только помимо его воли, но даже наперекор ей, вслух и притом очень быстро, выбалтывает то, что никоим образом не должно было бы высказываться. В первый момент больного поразил изумлением и страхом лишь самый факт такого необыкновенного явления: вдруг с полной осознанностью почувствовал в себе заведенную куклу — само по себе довольно неприятно. Но разобрав смысл того, что начал болтать его язык, больной поразился еще большим ужасом, ибо оказалось, что он Долин, открыто признавался в тяжких государственных преступлениях, между прочим, возводя на себя замыслы, которых он никогда не имел». В основе автоматизма лежит возникшая доминанта, которая «отщепилась», вышла из-под контроля актуального «я» и приобрела автономию.

Психический автоматизм возникает не только при психических заболеваниях, но и у здоровых людей в период духовного подъема. Писатель Д. В. Григорович рассказывает: «Пробужденная творческая способность настолько могущественнее воли писателя, что во время ее прилива пишется точно под чью-то настоятельную диктовку». Поэт П. Яворов свидетельствует: «Доходишь до чувства механического творчества... Своеобразный спиритизм... Кто-то мне шепчет, диктует это, до такой степени, что испытываешь мучение, недовольство в том смысле, что твоя работа как будто не тебе принадлежит, что ты только аппарат для написания ее...». Драматург Франсуа де Кюрель во время работы над пьесами испытывал такое чувство, будто воображаемые герои водили его пером. «Порой мне кажется, что рука у меня пишет само по себе, независимо от головы, — признавался Вальтер Скотт. — Тогда меня подмывает выпустить перо из пальцев, чтобы проверить, не начнет ли оно и помимо моей головы писать так же бойко, как и с ее помощью».

В ряде случаев при развитии автоматизма появляются зрительные представления, спроецированные вовне. Так, во время работы над одним из произведений в 1889 г. Г. Мопассан при свечах сидел за письменным столом. Вдруг дверь кабинета отворилась, в комнату вошел его двойник, сел напротив и, опустив голову на руку, стал диктовать текст произведения. Г. Мопассан писал под диктовку. Когда он закончил и поднялся, видение исчезло (аутоскопическая галлюцинация). Однако, следует подчеркнуть, что в процессе творчества сохраняется актуальное «Я».

Основатель протестантизма — Мартин Лютер, напряженно работая ночью, «увидел» черта и вступил с ним в яростный спор. История не сохранила диалог, который теолог вел с чертом. Доподлинно известно только, что, выведенный из себя, М. Лютер запустил в оппонента чернильницей. Из этого эпизода можно сделать вывод, что М. Лютер утратил критическое отношение к галлюцинаторному образу.

С большой клинической достоверностью и в высокой художественной форме Ф. М. Достоевский в «кошмаре Ивана» описал синдром раздвоения личности, включающий механизм психического автоматизма, где больной воспринимает свои мысли, переживания, как насильственные, навязанные извне. А. А. Ухтомский со времен юности считал, что проблема «двойника», как одна из центральных, была впервые поставлена Ф. М. Достоевским. С физиологических позиций раздвоение он рассматривал, как две одновременно существующие доминанты в расщепленном сознании больного, отражающие мысли о добре и зле. Доминантные структуры борются между собой, выбирая на подсознательном уровне из духовного мира аргументы «pro» и «contra».

Приведем более яркие отрывки из беседы Ивана Карамазова с чертом: «... Послушай, — начал он Ивану Федоровичу, — ты извини, я только чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не узнав, верно забыл…

— Ах да! — вырвалось вдруг у Ивана, и лицо его омрачилось заботой, — да я забыл... Что ты выскочил, так я тебе и поверю, что это ты подсказал, а не я сам вспомнил!»

Уже в этом фрагменте диалога проступают как неразрешенные противоречия личной свободы, так и болезненно переживаемое воздействие, делающее Ивана как бы «рабом». И в дальнейшем обмене репликами проступают вечные вопросы веры и попытка оценить появление черта с позиции психического здоровья: «А не верь, — ласково улыбнулся джентльмен. — Что за вера насилием? Притом же, в вере никакие доказательства не помогают, особенно материальные...

— Оставь меня, ты стучишь в моем мозгу как неотвязный кошмар, — болезненно простонал Иван, в бессилии перед своим видением, — мне скучно с тобой, невыносимо и мучительно!..