Альберт Налчаджян - Фрустрация, психологическая самозащита и характер. Том 2. Защитные механизмы, самосознание и характер

Отметим, что уже проведены некоторые исследования ответов на предвидимый (антиципированный) стресс. Результаты этих исследований можно использовать для расширения предложенной выше концепции [463] См.: Мэй Р. Проблема тревоги. Москва: «ЭКСМО», 2001; Кокс Т. Стресс; Гринберг Дж. Управление стрессом. Москва, СПб.: «Питер», 2002. .

Для теории фрустрации и психологической самозащиты представляет интерес вопрос о том, к каким последствиям приводит нарушение личной дистанции (пространства вокруг тела). Нарушение межличностной дистанции является сигналом того, что нарушитель хотел бы установить более интимные отношения с другим человеком. В неконтактных культурах (США, ряд европейских стран) приемлемой дистанцией для беседы считается интервал 15–46 см. Если оба собеседника считают, что их отношения достаточно дружественны, то на таком расстоянии чувствуют себя нормально и могут даже уменьшить его, вплоть до телесных контактов.

Но когда одна сторона думает иначе, она будет проявлять тенденцию увеличения межличностной физической дистанции. Если же это невозможно, он будет пользоваться другими средствами уменьшения уровня интимности. При этом используются такие неречевые сигналы, как обмен взглядами, выражение лица. Могут использоваться также слова. Различные способы ухода от интимности наблюдаются тогда, когда люди оказываются в составе толпы, в лифтах, вагонах метро, участвуют в митингах и собраниях. Во многих ситуациях, когда люди вынуждены находится в физически близких расстояниях друг от друга, они подсознательно стремятся как-то компенсировать это неудобство.

Можно сказать, что вторжение другого человека в наше физическое и психическое пространство является сильным стресс-фрустратором, поскольку лишает нас определенной доли нашей личной свободы и потребности быть одному. Это нарушение границ Я-концепции личности. Вот почему ее поведение в подобной стресс-фрустрационной ситуации можно считать попыткой защитной адаптации, которая сопровождается переживанием различных эмоций (гнева, презрения и т. д.) и когнитивными процессами. Когнитивные же процессы сочетаются с внутренней речью. Например, попытки ухода от «вторжения» можно считать разновидностью стратегии бегства, которая, однако, не обеспечивает полной адаптации. Отвод взгляда от стоящего вплотную человека также можно считать способом бегства, но уже почти полностью психологического. «Замкнутое лицо», выражение безразличия – это тоже попытка психологической самозащиты. Более грубой формой ухода является обращение спиной к нежелательному человеку, который вторгся в личное психофизическое пространство.

Одной из самых грубых, вульгарных форм вторжения в личное пространство другого человека является нарушение той границы этого пространства, которая невидимо существует вокруг головы. Эту часть своего психического пространства люди защищают особенно бережно и внимательно; поэтому когда в полном автобусе кто-то цепляется за перекладину над нашей головой, мы ощущаем сильное неудобство и стараемся уйти от такого малочувствительного субъекта. Когда над нашей головой находится какой-то предмет, у нас появляется тревога в сочетании со злостью.

Интересно, что почти каждый, оказавшись в одной из описанных только что ситуаций, переживает неприятные эмоции и старается уйти, но не каждый понимает, что в подобных ситуациях неприятен другим. Это, по-видимому, является выражением недостаточной психической зрелости и признаком эгоцентризма, неспособности воспринимать ситуацию, позицию другого человека. Способность принятия роли другого и сопереживания у разных лиц развивается в неодинаковой степени, не говоря уже о возрастных различиях. Есть, таким образом, как индивидуальные (внутриэтнические), так и межэтнические различия проксемического (пространственного) поведения людей.

Парадоксальной мы называем такую форму психологической защиты, которая не только не смягчает тревогу фрустрированного человека, но и, наоборот, реально еще больше усиливает ее или может усилить. Данное явление впервые описано психологом Прасадом после землетрясения 1934 года. Оно привлекло внимание Фестингера и послужило ему в качество одного из исходных фактов при создании теории когнитивного диссонанса [464] См.: Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб.: «Речь», 2000, с. 12–13 и др.. . Сходное явление автор настоящих строк наблюдал после Спитакского землетрясения 1988 года в Армении.

Явление, которое мы называем парадоксальной психологической защитой, состоит в том. что после землетрясения люди активно и широко распространяют слухи о том, что в скором времени должны наступать еще более ужасные бедствия, в том числе – еще более мощные землетрясения. Но ведь такие слухи способны усилить беспокойство, тревогу и страдания людей. Для чего они сочиняются и распространяются?

Фестингер пришел к выводу, что подобная информация (слухи) служат для оправдания того состояния, в котором люди уже находились. Оправдание своего беспокойства – вот функция такой парадоксальной защиты или анти-защиты. Такое же явление наблюдается в том случае, когда обостряются внутриполитические и межгосударственные, межэтнические отношения. Оно выражается не только в виде распространения все новых слухов, но и в преувеличении масштабов того бедствия, которое уже случилось. Автор настоящих строк наблюдал, например, следующие явления: а) тенденцию к преувеличению масштабов разрушений после землетрясения; б) тенденцию преувеличения числа жертв стихийного бедствия или конфликтов; если это землетрясение, то погибло не 25 тысяч человек (как сообщается официальными властями), а 40 тысяч; если имели место столкновения полиции с демонстрантами, то арестовано не 20, а 120 человек, и т. п. Есть у людей общая тенденция к преувеличению масштабов и последствий всяких неприятных событий.

Итак, парадоксальная психологическая защита выражается в первую очередь в виде слухов, в которых: 1) преувеличиваются масштабы бедствия; 2) делаются прогнозы о новых, еще более страшных бедствиях в будущем. Таким путем люди оправдывают то, что переживают сильную тревогу и страх, а это есть признак того, что перед нами действительно психозащитные процессы.

Фестингер связывал подобные процессы с переживанием людьми особого психического состояния – когнитивного диссонанса, хотя на самом деле имеют место более сложные эмоционально-когнитивные переживания внутреннего конфликта и фрустрации. ( Психо-логика таких переживаний, по нашему мнению, следующая: «Если положение не такое страшное, то почему я переживаю такой сильный страх?». И следующее суждение: «Если я переживаю такую сильную тревогу и страх, то ожидается еще более страшное бедствие»). Мы полагаем, что нельзя свести все переживания фрустрированной личности к противоречию двух или большего числа суждений («когниций» – как сказал бы Фестингер).