Роджер Смит - Чувство движения. Интеллектуальная история

Первые альпинисты говорили о себе, что они «карабкаются» по горам, довольно точно описывая способ преодоления горных препятствий, когда усилие явно преобладает над грацией. Совершая длительные прогулки, Стивен «бродил», а Конвей «топал» в бодром темпе, покрывая огромные расстояния и не слишком заботясь о том, куда ступает (Stephen, 1936, p. 125; Conway, 1900). Тиндаль на радостях «галопом спускался с Альп» (Tyndall, 1871, p. 4). Изнурительную ходьбу характеризуют такие выражения, как «с трудом продираться» или «месить грязь». В подобных описаниях контакта с землей, тем более с неровной каменистой поверхностью, можно усмотреть, мне кажется, определенную чувствительность к кинестезии, хотя прямые отсылки к мышечному чувству мне удалось обнаружить только у Тиндаля.

В коротком пассаже о главном источнике удовольствия, давшем название его самой известной книге о скалолазании – «Альпийские упражнения» (1871), – Тиндаль на первое место поставил «животное» наслаждение, вызванное здоровой физической нагрузкой: «Прибавляя к этим врожденным чувствованиям мое нынешнее удовольствие от физических упражнений, которое мистер Бэн окрестил „мышечным чувством“, я получаю относительно вразумительную, хотя по-прежнему далеко не полную теорию о том, чем вызывается восторженный энтузиазм, испытываемый мною в горах» (Tyndall, 1871, p. viii). Тандаль ссылается здесь на высказанное Бэном мнение о врожденной активности животных и, как следствие, о ведущей роли чувства движения в общей структуре человеческого познания. Спенсер тоже отмечал, что движение доставляет нам удовольствие, объясняя это свойство животной природой человека (Spencer, 1868b). Их взгляды развил затем Грант Аллен в своей натуралистической теории прекрасного – «физиологической эстетике», которая была созвучна общему психофизиологическому подходу к эстетике в конце XIX века (Allen, 1877).

Тиндаль и сам несколько расширил свои рассуждения о мышечном чувстве в курсе рождественских общедоступных естественно-научных лекций для «юных умов», организованных Королевским институтом в Лондоне. Указанное чувство он характеризовал как особый путь познания, связанный с предельным напряжением сил. Для большей наглядности он назначил несколько человек из аудитории в состав воображаемых альпийских экспедиций, они на собственном опыте могут познакомиться с тем «мышечным чувством», впечатление от которого он пытался им передать, чтобы дополнить «перечень общеизвестных чувств» тем приливом нервной энергии, которая превращает мышечное чувство в нечто осознанное (Herly, 1996, p. 79; цит. по рукописи Тиндаля, 1871–1872).

Когда Тиндаль завораживал молодое поколение своими рассказами, у него за плечами была уже победа, завоеванная в долгой борьбе с ветераном альпинизма Дж. Д. Форбсом по вопросу о природе движения ледников. По мнению Тиндаля, движение было вызвано глыбовым скольжением, а Форбс считал, что причина – в вязкопластическом течении. В своем споре ученые дошли до личных выпадов, причем оба апеллировали к некоему отношению между индивидуальным опытом напряжения сил – опытом физического присутствия в горном ландшафте во время наблюдения за ледниками – и способностью адекватно воспринимать свой опыт (cм.: Herly, 1996). Проведя во льдах многие часы и дни, Тиндаль, по его утверждению, привык откликаться на ледовую обстановку всем телом и до такой степени развил в себе эту способность, что научился выбирать верный маршрут, несмотря на изменчивость ледников из года в год: «Единственное, чем мы располагали, – это некое общее знание, поэтому вся надежда была на то, что наши мускулы сами тотчас исправят любой просчет в выборе пути» (Tyndall, 1860, p. 74). Аналогичную мысль проводил и его современник-викторианец Джон Рёскин, провозгласивший, что истина – подразумевая истинное ви́дение – постигается нами из опыта непосредственного благоговейного контакта с природой (Colley, 2010, p. 101–141; McNee, 2017, ch. 5; Morrison, 2009).

Этот постулат стал отправной точкой для сравнительного анализа «эстетики гор» в интерпретациях Рёскина и Стивена – анализа, который провел Кевин А. Моррисон с опорой на философию Мерло-Понти (в молодости тоже увлекавшегося альпинизмом) (Morrison, 2009). Рёскин критиковал романтиков за то, что в пейзаже они не видят всей совокупности исторических и естественных нюансов и, напротив, многое привносят от себя, давая полную волю своей необузданной фантазии. Умение «видеть» выступает у него метафорой нравственного отношения к жизни. В часы общения с природой – а Рёскин был страстным энтузиастом пеших прогулок – он то и дело останавливался, чтобы зарисовать в блокноте какую-то часть скалы или заинтересовавшие его живые природные формы. По слухам, он оставался верен своей привычке, даже обследуя «камни Венеции»: блокнот и карандаш были всегда у него наготове, и он успевал на ходу зарисовать примечательную архитектурную деталь. Согласно выводу Энн Колли, «Рёскин хорошо понимал, что гаптическое и оптическое существуют не автономно, но действуют сообща. Прикасаться, наблюдать, ступать по камням – все это разные стороны единого акта видения, постижения» (Colley, 2010, p. 154–155). К новоявленным альпинистам Рёскин относился неприязненно. «Умение видеть горы человек развивает в себе не благодаря своему тщеславию, любопытству или любви к упражнению мускулов. Оно зависит от совершенства самого инструмента зрения – и от чувства, которым оно питается» (цит. по: Morrison, 2009, p. 503). Он обвинял альпинистов в желании покорить, а не «увидеть» горы. Среди альпинистов и впрямь были любители «упражнять мускулы», в чем легко убеждались читатели Тиндаля и Стивена, преодолевавших пешком огромные расстояния. Однако, как справедливо указывает Моррисон, отношение Стивена к скалолазанию определялось не только этим, но и его теорией о «воплощенном восприятии, согласно которой импульс воображению дает непосредственный телесный контакт с материальным миром» (Morrison, 2009, p. 500). Надо сказать, Рёскин, особенно в молодые годы, когда он без устали ходил по альпийским предгорьям, хорошо понимал значение этой материальной основы восприятия, реального контакта руки или ноги с окружающим миром для воспитания правильного ви́дения. Но если Стивен заявлял, что только скалолаз знает, как «читать» гору, Рёскин твердо стоял на том, что любой путешественник, оказавшись в горах, тоже способен «видеть» – и, может быть, даже видеть больше. В силу необходимости и любителю, гуляющему по горам, и опытному скалолазу приходится фокусировать внимание – скорее всего в ущерб более широкому охвату картины – на том, что лежит у него прямо под ногами, будь то камень, лед или снег. Тревельян, ветеран пеших прогулок, вдоль и поперек исходивший английские вересковые пустоши, тоже отмечал повышенную чувствительность ходока к тому, что находится под ногами (Trevelyan, 1913, p. 69). При ходьбе происходит непрерывный контакт ступней с землей или камнем, связывающий воедино прикосновение, равновесие и положение тела. Это почти как объятие. После одного особенно тяжелого, запредельно тяжелого подъема, Тиндаль записал в дневнике: «Чуть выдается шанс, я делаю передышку: ногами и грудью как можно крепче прижимаюсь к неровной поверхности скалы, чтобы за счет трения уменьшить нагрузку на простертые кверху руки, которые цепляются за какой-то крошечный выступ у меня над головой» (Tyndall, 1871, p. 10).