Мартин Робинсон - Быть мужчиной

После я позволю себе пустить одну слезинку в стиле Грегори Пека. И все закончится. Мужчины мне похлопают. И я успокоюсь, готовый двигаться дальше.

Я столько раз разыгрывал эту сцену в голове, что казалось, будто бы уже прошел через все это — и вроде ничего больше не нужно делать. Сентиментальность способна здорово путать мысли. Я рыдал на кухне, вспоминая опыт, которого у меня не было. Собственную смелость . В конце концов дошло до смешного, и я понял, что обязан пойти в «Мужской клуб Энди» — хотя бы посмотреть, что получится в действительности. Смогу ли я выступить так, как воображал, рассказать о своей руке группе других мужчин? Я должен это узнать.

Но пока я готовился к поездке, редкие упоминания о коронавирусе в СМИ переросли в нескончаемый репортаж о пандемии. По мере того как вирус распространялся от Китая к Европе, полки супермаркетов пустели. Я присоединился к обезумевшим папашам, охотящимся за припасами, — как в фильме о зомби. Все это казалось нереальным. Когда Италия закрылась, ежедневно фиксируя огромное количество смертей, не верилось, что это происходит. Поразительно, тогда мы думали, что беда обойдет нас стороной. Я не пошел в «Мужской клуб Энди». Я вообще никуда не пошел. И это продолжалось долго.

С течением времени количество смертей от коронавируса стало просто цифрами. Мы сидели дома, в безопасности, удачно избежав встречи с этой заразой, и с трудом верили в то, что такое множество людей борются за каждый вдох при помощи ИВЛ. В конце концов все опять открылось, и можно было вернуться к обычной жизни — с домашним обучением, новыми программами фитнеса для похудения, любительским садоводством, — почти забыв о страхе. Лишь время от времени, читая истории семей, потерявших своих родных, или слыша о том, что друг друга умер, или высовываясь из окна, чтобы поприветствовать медработников, мы ощущали весь ужас тех первых недель…

День тянулся за днем, и я неосознанно собирал вокруг себя все, что определяло меня как человека. Мои дети, моя жена, мои книги, любимые фильмы, старая музыка. Я чаще общался с родителями и восстанавливал связи с забытыми друзьями. Мне нравилось, что сын и дочь всегда дома, нравились их школьные задания, рисунки, вся эта возня и даже вечный беспорядок. Я чувствовал, что живу полной жизнью — так, как не жил много лет. Возможно, из-за смерти, ходившей вокруг: я был обязан бросать ей вызов.

Я размышлял о том, что этот период может стать переломным для мужчин. Вынужденное избавление от рабочей рутины — особенно это касается молодых отцов, вероятно сначала пришедших в ужас от необходимости круглосуточно ухаживать за детьми и убирать дом, — способно принести неожиданные и благоприятные плоды. Новый взгляд на собственный дом, основанный на понимании тех реалий, которые позволяют ему функционировать изо дня в день. Несомненно, некоторые отцы и так занимались всем этим, но для куда большего числа мужчин, не имевших на быт и детей времени или желания, это стало откровением. Полагаю, многие считали это кошмаром, но я задавался вопросом: есть ли шанс в этом новом послекризисном мире, что мужчины полностью займутся домашними делами и не захотят ничего менять. Возможно, хорошим вариантом был бы гибкий рабочий график; возможно, в следующий раз кто-то запросит более длительный отпуск по уходу за ребенком; возможно, 45 минут в день будут охотно использованы. Возможно, мир изменится навсегда.

Множество утопических фантазий появилось во время локдауна. Когда вы защищены от реалий мира, легко проецировать свои идеи на чистый лист, образованный пустотой за окном. Один из таких воздушных замков рухнул, когда я узнал статистику: во время локдауна резко возросло количество случаев домашнего насилия. Обвинений и вынесенных предупреждений в Лондоне стало больше на 24% в первый месяц кризиса, и, по мнению столичной полиции, намного больше жертв страдали молча, опасаясь, что их арестованный партнер потеряет работу и загонит семью в еще б о льшие финансовые трудности. Не в каждом доме люди чувствуют себя как дома. В некоторых стенах живут не только люди, но и длинные истории алкогольной зависимости и психопатий. Среди жертв, конечно, есть мужчины, однако б о льшая их часть — все-таки женщины. Кроме того, многие работающие женщины сообщали, что буквально превратились в домохозяек из пятидесятых, потому что их мужчины-партнеры отказывались от любых домашних обязанностей. Хочется спросить: какие аспекты защитной маскулинности так себя проявили?

Тем не менее я старался сохранять позитивный настрой и верить, что перемены не утопия. Борьба за человеческие души начинается с поиска того, во что можно верить, того, что покажет способ стать лучше. В какой-то момент мужчины прекратили этот поиск, и следовало начать его заново. Где-то впереди всех нас ждет могила, возможно, она ближе, чем мы думаем, — и в оставшееся время надо как минимум попробовать найти свет. Вдруг вирус — это шанс начать?

Люди, с которыми я беседовал в этот период, так или иначе подводили итоги. Поэт Дерек Оуусу, автор книги «Это напоминает мне» (That Reminds Me), оставался дома с матерью, но жаловался, что его проблемы с психикой усугубились, так как «сломались его механизмы выживания». Обычно он сочинял на улице, во время прогулок, но теперь это стало невозможно:

Мне никогда не удавалось писать в доме — требовалось отправиться на Саут-Банк или еще куда-то. Я надеюсь, что по окончании заточения, когда я наконец выйду, в моей голове засверкают фейерверки. Я чувствую, что стану после этого больше ценить людей. Я собираюсь активнее общаться с ними. Энергия от общения принесет мне много хорошего.

Боксер Конор Бенн, с которым мы связались через Zoom, признался: ему нравится, что с ними сейчас живет его отец — бывший мировой чемпион по боксу Найджел Бенн — и что его жена работает из дома. Конор размышлял о том, как вернулся к тому, что на самом деле имеет для него значение. И признал: он эмоциональный мужчина.

— Люди думают, что боксеры суровые, но я, пожалуй, плачу чаще, чем моя жена. Я очень эмоциональный парень. Чувствительный. Ты смотришь, как я боксирую, и думаешь: «Не, он не может быть таким — это я такой». Напоминаю: вы слышите это признание от человека, который больше всего на свете жаждет окончания локдауна, чтобы «врезать другому парню по морде».

Я тоже желал этого. Нет, не «врезать другому парню», но собраться с силами, вернуться к основам, решительно схватить искру жизни. Ощутить, как на сцену выходит новый, более развитый «я».

Мои дети верят в меня. Моя жена верит в меня. Я должен верить в себя. Сколько можно прятаться?

А моя рука? Ну, я могу относиться к ней так же, как мои дети. Без стыда, с юмором и честностью: «Папочка, почему у тебя такие пальцы? Они болят? А вот этот особенно странный. Не волнуйся, я помогу».