Дмитрий Узланер - Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Я твердо убежден в том, что опросы общественного мнения, хотя и являются источником важной информации, все же не позволяют фиксировать некоторые существенные трансформации. На наших глазах формируется новая реальность, еще не вполне очевидная, которая начинает подрывать статус-кво проправославного консенсуса и религиозного возрождения. Однако чтобы заметить эту новую реальность, необходимо изменить перспективу.

Вячеслав Карпов в своем концептуальном анализе понятия «десекуляризация» проводит важное различие между «европейским» и «американским» пониманиями культуры:

Первая склонна рассматривать культуру как совокупность сверхиндивидуальных символических систем и избегать методологического индивидуализма при ее анализе. Вторая же обычно воспринимает культуру как совокупность убеждений, ценностей, диспозиций и норм, разделяемых членами общества и связанных с положением индивидов в нем [584] Карпов В. Концептуальные основы теории десекуляризации // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2012. № 2 (30). С. 125. .

Этот второй «американский» подход к культуре и изменениям в ней продолжает доминировать. Как пишет Карпов:

В то время как оценки религиозных трендов, основанные на опросах, в последние десятилетия только умножались, масштабные контент-аналитические исследования искусства, литературы, философии и других культурных подсистем были маргинализированы, если вообще не забыты социальными учеными [585] Карпов В. Концептуальные основы теории десекуляризации. С. 126. .

В результате он делает следующий вывод:

В ситуации отсутствия масштабных контент-аналитических исследований культуры (включающих ее современные аудиовизуальные и цифровые проявления) изучение современных тенденций секуляризации и контрсекуляризации дает неполную и потенциально искаженную картину положения религии в современном обществе [586] Там же. .

Карпов приводит яркие примеры того, как чрезмерное доверие опросам общественного мнения может искажать наше понимание религиозных процессов. Например,

актуальное и потенциальное влияние радикального исламизма может показаться весьма незначительным, если мы будем для его оценки использовать только данные опросов мусульман. Однако совсем другая оценка влияния радикального исламизма могла бы быть дана на основе исследований религиозно-политических идей, преобладающих в школьных учебниках, на контролируемом государством телевидении и на многочисленных радикальных интернет-сайтах [587] Там же. С. 126–127. .

Еще более убедительный пример:

Исследования 1945 года показали: ни один немец (0 %) не согласился с тем, что Гитлер был прав в своем отношении к евреям, 19 % думали, что он зашел слишком далеко, и 77 % считали, что действиям Гитлера нет оправдания. <���…> На основании этого проведенного постфактум исследования Холокост становится совершенно необъяснимым событием [588] Там же. С. 127; цит. по: Gordon S. Hitler, Germans, and the «Jewish question». Princeton: Princeton University Press, 1984. P. 198. .

В моем анализе проправославного консенсуса я буду следовать интуиции Карпова и выйду за пределы стандартного анализа опросов общественного мнения. Меня будет интересовать более широкий культурный контекст, понимание которого позволит увидеть те новые тенденции и изменения, которые возникают начиная с 2012 года.

Другие ученые уже успели обратить внимание на те проблемы, с которыми сталкивается проправославный консенсус. Так, Александр Агаджанян пишет:

…несмотря на общий «проправославный» консенсус и данные социологических опросов о высоком уровне одобрения церкви, появляются некоторые новые группы и деятели, сознательно сопротивляющиеся усилению присутствия религии в публичном пространстве [589] Agadjanian A. Vulnerable Post-Soviet Secularities: Patterns and Dynamics in Russia and Beyond // Burchardt M., Wohlrab- Sahr M. and Middell M. (eds.) Multiple Secularities beyond the West: Religion and Modernity in the Global Age. Berlin: De Gruyter, 2015. P. 254. .

Схожим образом Александр Верховский замечает:

…термин «проправославный консенсус», до сих пор использовавшийся российскими политическими обозревателями, едва ли отныне может использоваться, поскольку противостояние, критика РПЦ становится не только допустимой, но и неизбежной [590] Verkhovskii A. The Russian Orthodox Church as the Church of the Majority // Russian Politics & Law. 2014. 52 (5): 69. .

Несмотря на точность этих замечаний, никто до сих пор не проделал систематического анализа этих новых тенденций и их влияния на проправославный консенсус.

Согласно известному выражению Юргена Хабермаса, главный навык интеллектуала — это способность «первым почуять важное» ( an avantgardistic instinct for relevances ) [591] Habermas J. Europe: The Faltering Project. Cambridge: Polity Press, 2009. P. 55. . В российском контексте роль интеллектуалов все чаще выполняют художники, имеющие «толику храбрости, необходимую для поляризации, провокации и полемики» [592] Ibid. . Соответственно, именно выставки и художественные перформансы становятся тем местом, где впервые обозначаются новые культурные веяния. Как писал Агаджанян,

самые заметные и получившие наиболее широкое освещение в СМИ антиклерикальные проявления имели место в сфере современного искусства. Несколько выставок и перформансов были прямо направлены против «клерикализации», например выставка «Осторожно, религия!» в 2003 году, ставшая предметом знаменитого судебного разбирательства. Также можно упомянуть несколько экспозиций в галереях, принадлежащих Марату Гельману или управляемых им [593] Agadjanian A. Vulnerable Post-Soviet Secularities. P. 254. .

Однако эти перформансы оказались лишь прологом к куда более значимому событию.

Всякий анализ современной религиозной жизни в России следует начинать с истории «Пусси Райот», ставшей ключевым поворотным моментом для многих процессов. Грейс Дэйви сравнивает религиозную ситуацию с айсбергом, небольшая верхняя часть которого возвышается над водой, тогда как огромная подводная часть остается невидимой [594] Davie G. The Sociology of Religion. London: Sage, 2007. P. 127. . Эту надводную часть легко описать, но как быть с «массивной подводной частью, почти никогда не появляющейся на поверхности, — но без которой наблюдаемой верхушки просто бы не было»? Дейви спрашивает: «Как… социолог может проникнуть в глубину, чтобы понять происходящее под поверхностью?» Отвечая на собственный вопрос, Дэйви высказывает предположение, что задача социолога в

наблюдении за обществами в определенные моменты их эволюции, когда «нормальные» способы жизни по той или иной причине приостанавливаются, а на передний план выходит нечто намного более инстинктивное [595] Ibid. .