Владимир Богораз - Христианство в свете этнографии

Надежда на личное бессмертие, немедленно, сейчас, есть в сущности единственное утешение, дарованное христианину.

Между раем и адом, между нетерпением верующей личности и конечной загробной наградой, можно отметить своего рода промежуточный слой, в роде гуттаперчевой прокладки, чистилище.

Эта странная идея одинаково свойственна обеим церквам, католической и православной. Но в католической она закреплена и введена в догмат. В православии она остается в положении мнения, допускаемого церковью.

«Много света нужно для беспрепятственного перехода от смерти и жизни вечной со Христом без задержки, хотя бы временной; поэтому-то церковью, для людей среднего духовного уровня, допускается среднее состояние, без определенного и окончательного решения участи до последнего суда и открытия царства божия».

Таким образом, православное среднее состояние не есть чистилище, а скорее дом предварительного заключения для душ еще неосужденных.

Христианская жажда расчета тотчас после смерти имеет в себе нечто истерическое. Вместе с тем поражает, как эта мысль выдвинулась вперед и решительно заслонила собою все остальное христианство.

Человечество как будто устало ожидать и требовало у своих богов немедленного учета векселей, хотя бы и небесных. «На том свете угольками», как говорит вольнодумная пословица.

Может быть, это нетерпение предвещало современную жажду расчета немедленно, уже не на небесах, а прямо на земле.

Гейне провел между этими двумя видами расчета отчетливую параллель:

Даже спустившись на землю, нетерпение еще не унялось. И распря идет по вопросу, какому именно поколению обещано мясо во щах, десятому или пятому, или детям и внукам нашим или, может быть, нам самим.

С другой стороны, утверждение загробного возмездия было для христианства и вообще для религии, конечно, остановкой развития. Этическая стилизация в христианстве не дошла до конца. Нравственный закон христианства, в конце концов, обязателен не сам по себе, он обязателен из страха кары божией.

Христианство, в отличие от иудейства, выставляет себя как религию бога ласкового, сошедшего к людям с небес. «Возлюби бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею и всем помышлением твоим». — Вот основная заповедь христианства. Другая основная заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», по указанию самого Евангелия, заимствована из Ветхого завета (Матф., 19, 19). Но и заповедь о любви к богу имеет, так сказать, пригласительный характер и не имеет полной внутренней силы. Ибо добр только бог, только Иисус Христос. Род человеческий зол по существу. Это порождения ехиднины, народ жестоковыйный и лукавый. И для этого народа единственная узда — наказание.

Народ, окружающий Иисуса в Евангелии, это народ еврейский. Он описан такими чертами, которые родили страшную ненависть к этому жестокому народу, неугасимую вражду, питающую и ныне антисемитизм. Никакого другого народа в Евангелии нет, нет, стало быть, и другого отношения к людям. Правда, обличения еврейской преступности унаследованы христианством от Ветхого завета. Но в Ветхом завете это все-таки собственное, внутреннее дело. Сквозь все укоризны Моисея и обличения пророков ощущается все же горячая любовь к этому народу, упрямому и слабому, жестоковыйному, богоборному, но все же избранному наследнику царства божия на земле.

Для христианского Евангелия евреи это уже чужой народ, отсеченная ветвь, евреи сами себя отсекли, отделили от царства божия.

В своей лицемерной мягкости христианство и здесь суровее и жестокосерднее Ветхого завета.

Таков же и рассказ из Матфея об исцелении одного из бесчисленных и нудных бесноватых.

«Подошел к нему человек и, преклонив перед ним колени, сказал: «Господи, помилуй сына моего. Он в новолунии беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду».

Иисус на это смиренное и горестное обращение почему-то забранился: «О, род неверный и развращенный, доколе буду с вами, доколе буду терпеть вас? Приведите его ко мне сюда»" (Матф., 17, 14).

Впрочем, может быть, уж слишком ему надоели бесноватые.

Христианство, как известно, победило в результате революции, одной из наиболее поразительных и неправдоподобных, какие только видел мир. Отсюда обыкновенно делают вывод, что христианство, христианская революция, принесла миру обновление и возрождение. В этом позволительно усомниться.

Христианство как идеология было плодом разрушения античного мира, а не его возрождения, и оно несет в себе эти явные признаки распада и гниения.

В своей богословской и философской концепции христианство нисколько не выше языческого политеизма. Оно просто заместило группу суеверий европейского средиземья другой соответствующей группой суеверных идей из передней Азии и заместило одно многобожие другим. Вместе с тем оно подкопало, а потом подсекло всю античную философию, а также и науку и сделало их невозможными на долгое время. Эпоха христианства — это эпоха роста всевозможных суеверий, мало того, это объединяющая формула для различных суеверий, наводнивших Рим с востока, против которых лучшие римляне восставали так долго и напрасно еще задолго до победы христианства.

Именно поэтому, формально победив, христианство оказалось совершенно беспомощным пред побежденным язычеством. Оно всосало и ассимилировало все местные культы, все статуи, иконы, амулеты, вещие сны, жертвоприношения, ибо оно не было выше греко-римского язычества.

Однако некоторые элементы этого процесса представляли явное ухудшение. Христианство заместило культ красоты и юности особым культом безобразия и старости, ввело и расплодило мощи, монастыри, церковную организацию, безбрачное духовенство. Оно организовало суеверие и создало из него правильную систему. Оно сосчитало местных богов, т. е. святых, ввело им арифметический учет, бухгалтерию, правила канонизации, составило библиотеку житий, по алфавитному указателю, по списку молитв и дней.

Его беспредметная революционность и приверженность «к малым сим» скоро выдохлась.

Ослабление этого духа заметно уже по дороге от евангелия Луки к евангелию Матфея.

Перейдя на загробную ориентацию, утвердившись на базе «Царство мое не от мира сего», христианство заняло по отношению к царству земному двойственное положение: 1) царство мира сего есть зло, от которого надо бежать, 2) царство мира есть нечто безразличное, с которым не надобно спорить.

Таким образом отречение от царства земного привело к признанию и поддержанию царства земного. Христианство стало поддержкой государства и власти, его идеология сделалась подголоском и эхом интересов и идеологии правящих классов. Процесс этот начался рано и быстро достиг полного развития.