Владимир Богораз - Христианство в свете этнографии

Точно также и так называемый коммунизм первоначальной христианской общины вызывает сомнения. В отличие от ессеев, о которых к тому же мы знаем очень мало, христианская ячейка являлась коммуной не производительной, а только потребительной. Основным моментом была братская трапеза-агапа. Странствующим праведникам некогда работать, они заняты другим делом. Надо, однако, указать, что повсюду и везде группа людей, собравшихся вместе для какой-нибудь духовной цели, по необходимости является такой потребительной коммуной. Каждая ученая экспедиция, выезжающая в поле, от полярной экспедиции Нансена на «Фраме» до ныне устраиваемых Академией Наук исследований СССР, составляет такую коммуну, имеет казначея, общее хозяйство и кухню. Вся эта организация направлена на содержание сочленов во время работы.

Даже и чай, который подают в ученых обществах, тоже является коммунистической агапой. В буржуазной жизни больше коммунизма, чем заметно с первого взгляда.

Также и у апостолов был казначей и общая кружка и трапезы. Правда, для общей казны указывается мимоходом и другая цель: «милостыня нищим». Но надо помнить, что во все времена самые радикальные группы и секты тратили на раздачу подаяния нищим, калекам и прочим социальным отбросам лишь небольшую часть своего дохода и имущества. Помимо того и евангельский текст даже устами самого Христа относится неодобрительно к аргументу о нищих: «Ибо нищих всегда вы имеете с собою, а меня не всегда» (Матф., 26, 11).

Мало того, в первые три века помощь нищим без разбора обозначала бы помощь иноверцам, неверующим и даже противникам и, конечно, не могла являться серьезным социальным догматом.

Осуждение богатых и противопоставление им бедных в Евангелии существует, особенно у Луки. Критика давно указала на искусные или, пожалуй, неискусные поправки Матфея к резким заявлениям Луки.

Лука, 6, 21. Блаженны алчущие ныне, ибо насытятся.

Матфея, 5, 6. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

В греческом тексте употреблено слово chortazo , означающее «жрать». Таким образом у Матфея выходит, что алчущие правды нажрутся.

Такой же лукавой вставкой надо считать Матф., 5, 9; Луки, 6, 20 «блаженны нищие духом ». По контексту очевидно, что Иисус говорил просто о нищих.

Только у Луки мы встречаем притчу о богатом и бедном Лазаре, где богатый попадает в ад без всякой мотивировки, просто потому, что он богатый.

Однако и это осуждение богатства у Луки не идет дальше указания, что богатый человек должен отдавать часть своих доходов на благотворительность. Чрезвычайно любопытен рассказ о встрече Иисуса с начальником мытарей Закхеем, человеком богатым. Закхей был мал ростом и, чтобы видеть Иисуса, забежал вперед и взлез на смоковницу, — подробность весьма натуралистическая. Иисус увидел его и сказал: «Закхей, сойди скорее! Мне надобно быть у тебя в доме». И пошел к нему обедать. И все, видя то, стали роптать, что он зашел к грешнику. Но Закхей, раскаиваясь, сказал: «Господи, половину имения своего раздам нищим и, если кого обидел, выдам вчетверо».

Закхей, как известно, не единственный мытарь, отмеченный Иисусом. Апостол Матфей, считаемый евангелистом, тоже был мытарем. И о Христе вообще говорили враги, что он водится с грешниками и с мытарями.

По поводу рассказов о мытарях критики вообще подчеркивают то, как часто в евангелиях и посланиях апостольских говорится о богатстве, о сокровищах, о прибыли и прочем.

Так, у Луки тотчас же за вышеприведенным рассказом о Закхее следует чудовищная притча Иисусова о рабах и минах серебра, рассказанная так пространно и с таким знанием торгового и лихвенного дела. У Матфея притча повторяется менее пространно, но мины заменены более крупными талантами. Первые два раба наторговали хозяину сто процентов на сто. Третий раб торговать не захотел и сказал хозяину: «Ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал», — что, разумеется, было совершенно верно.

Господин обругал его и сказал: «Отчего же ты не отдал мое серебро трапезитам (менялам), тогда бы я получил свой процент».

И в заключение мораль: «У неимущего отнимается последнее, а имущему дается и приумножится».

Такую же похвалу менялам (трапезитам) мы встречаем у Евсевия, первого историка церкви.

Даже в апокалипсе Иоанна, который проникнут таким революционным духом и связывается с иудейско-христианскою сектою бедных, встречаем неожиданное изложение тонкостей торгового дела, блестящие ювелирные описания, которые могли быть знакомы только человеку, имеющему дело со всеми 12 породами драгоценных камней, описанных у автора. Ювелиры и трапезиты в то время были люди одной и той же профессии.

Иерусалимская коммуна, какая она ни была, продержалась недолго. В этом отношении не столько характерна ужасная сцена гибели Анания с Сапфирой с намеками на их убийство тут же на месте, сколько последующие указания апостола Павла, что на братские трапезы надо приходить поевши. «Собираясь на вечерю, друг друга ждите. А если кто голоден, пусть ест дома» (1 Коринф., 11, 33). Или еще: «Разве у вас нет домов, чтобы есть и пить? Собирайтесь так, чтоб прилично вкушать вечерю господню» (1 Коринф., 11, 22). Таким образом, агапа уже при апостоле Павле стала превращаться из действительной трапезы в символ.

Христианство не отменило семьи, моногамного брака, рождения и воспитания детей. Все эти естественные функции в корне противоречат потребительной складочной коммуне, какая описывается в Деяниях. Производственной коммуны, как указано выше, христианство не создало.

Ессеи, которые имели и общие работы и во всяком случае проводили во всей строгости коммунистическую жизнь, были последовательнее христиан. Они не принимали женщин и не имели рабов. Таким образом и они основали не коммуну, а монастырь. Впрочем, по указанию Иосифа Флавия, был и другой род ессеев, которые делали с женщинами какие-то трехлетние пробы, не ради плотского наслаждения, а ради рождения детей.

Таким образом, христианский коммунизм не имеет ничего общего с натуральным коммунизмом первобытных народов. Это создание культуры, рожденное в городе, построенное заново из элементов смещенных, потерявших свои корни в естественной почве.

Первобытный коммунизм не знает города. Это создание самой природы, вскормленное лесом или полем, где-нибудь на глухом берегу реки. К нему нельзя даже применить обычного анализа и спрашивать, является ли он производительным или потребительным. Ибо он является и тем и другим, общим проявлением коллективной экономической жизни, когда все члены маленькой общины живут вместе, работают и празднуют по годовому циклу у всех на виду, устраивают в общине индивидуальные браки, союзы молодежи, мужчин и пр. Все это вырастает само собой, помимо воли участников. Если происходят перемены, они их не сознают и не замечают.