Владимир Богораз - Христианство в свете этнографии

Этот монах тоже дал обет не иметь ни дома, ни жены, ни собственности. Однажды, проходя мимо пропасти, он увидел жидкий ствол дерева вирасы. На дереве висели гроздями души, — то были предки Джараткару, а корень подгрызала острозубая мышь. Ствол уже держался на одной мочке. Предки стали упрекать Джараткару: «Безумец, посвятивший себя покаянию!.. Перегрызенные корни — это наши умершие дети. А единственный корень — это мы. Острозубая мышь — это время. Скоро погибнет под зубами его глупый Джараткару и все вместе мы упадем в забвение».

Из сказанного видно, что и в индуистско-буддийской борьбе здравый смысл и любовь к жизни индуизма предшествовали пессимизму буддизма.

К христианским отшельникам-аскетам перешло не только чувство протеста, но и стремление к подвигам, жестоким и маловероятным.

В житиях святых указывается неоднократно, что поскольку христианство победило и мученикам нет больше места, за подвигами терпения и страдания приходится обращаться к отшельникам.

Цепь повестей и романов героических, но мало вероятных, называемая Acta martyrorum (дела мучеников), оборвалась и вышла из моды. Она заменилась другой серией, не менее интересной, «о монашеских делах», с той только разницей, что эта серия была воображаемая, «искушения святого Антония», в роде мысленного кинематографа. Женщины, битвы, пиры, все это тройное и семерное похоже на дым, приходящее и тут же уходящее. Отшельники, впрочем, делали, что могли.

Постники, затворники, молчальники, заживо погребенные в гробах, одетые цепями и веригами, все варианты самоистязаний были испробованы отшельниками, чтобы сравняться с мучениками за веру.

И образ Симеона Столпника может поспорить в напряженности с Лаврентием страстотерпцем, изжаренным на металлической решетке.

В дальнейшей эволюции отшельник стал превращаться в монастырь, — и понятие «пустыня», рассудку вопреки, совпадает с монашеским поселком: «Оптина пустынь».

Между отшельником и монастырем начинается странная борьба. Отшельник обрастает подражателями и учениками и обращается в общежитие. Он убегает с отвращением дальше в пустыню и опять обрастает жильем. Тут и начинают действовать принципы монастырской кооперации, иначе коммунизма.

Монастырская коммуна находится еще на весьма первобытной собирательной ступени хозяйства. Она собирает пожертвования. Таким образом ее экономика имеет два равноценных источника, «свое» и «чужое». Трудно определить, какой процент монахов может прокармливать в каждой стране покорное крестьянство. В Бурято-Монголии, например, до тридцати процентов всего населения ламы. Они живут работой и хозяйством, платою за требы и сборами.

Ламы живут одиноким семейным хозяйством. Монашеские общины, буддийские в Тибете и христианские на востоке и на западе, ни мало не сумели разрешить противоречие общины и личного брака. Монастырские общины основаны на полном безбрачии членов, мужчин либо женщин. Они, стало быть, в основе своей являются учреждениями искусственными и противными природе.

Также и в египетской Фиваиде, на Синае и на Масличной горе в Палестине монастыри и лавры так размножились, что по словам отшельника Руфина население их равнялось всему городскому населению. В то время города уже были христианскими, а крестьяне оставались язычниками. Язычников даже называли pagani от pagus — поселок, стало быть — «деревенщина». Монахи составляли в Палестине и Египте третью часть народа. Соседи язычники им не помогали и поэтому монахам приходилось упражняться в посте. Может быть, поэтому они были так буйно и опасно настроены. С четвертого века во всех мятежах и религиозных спорах участвуют монахи.

Между прочим, в Египте, варварское разрушение Серапеума, сожжение библиотеки и пр. совершены по преимуществу монахами по наущению епископов александрийских. Также и убийство последнего философа-женщины Гипатии совершено монахами.

Умиротворение монастырей и успокоение монахов наступило тогда, когда правящие классы и сановники твердо укрепились в христианстве и началась эпоха пожертвований и взносов посмертных и заупокойных. Монастыри успели отклонить в свою пользу пять шестых всех церковных сборов и даже епископы пользовались от сборов лишь постольку, поскольку они сами были монастырскими сановниками.

Именно из этой конъюнктуры монастырских удач возникает цветение монашеской культуры, а вовсе не из выгод и успехов монашеского коммунизма.

Венцом монастырской культуры и письменности были, как известно, палимпсесты, старинные пергаменты, латинские и греческие, тщательно смытые и покрытые именами святых и формулами монашеских молитв. При этом неизменно выписывались тщательно заставки и концовки, рисовались цветные миниатюры и прочее. Нам приходится, однако, смывать монастырскую грамоту и выводить на свет слабую тень греко-римской поэзии и философии, задушенных монастырским христианством.

После укрепления сборов и даяний, дальнейший рост монастырей состоит уже не из двух, а из трех актов.

1. Отшельник уходит от мира и строит себе келью. Окрестные крестьяне приходят с дрекольем и злобой. «Зачем пришел ты к нам? Или хочешь владеть нами?» Отшельник изумляется и отговаривается. Но беспристрастный летописец прибавляет в скобках: «И бысть тако». [28] Пример взят из русской летописи.

2. Ученики и подражатели построили кельи, срубили бревенчатый храм и даже весь монастырь обнесли оградой. Стало трудовое общежитие, пример для соседних крестьян и приемник для их взносов.

3. Отшельник сменился уже третьим игуменом. Монастырь разбогател. Вместо деревянного храма вывели каменный. Соседние земли и села, действительно, достались монастырю, частью как дар от богатых, а частью обманом.

Монахи живут на доходы от имений и сборов и представляют в целом класс потребляющий и правящий, занятый молитвой и магией.

Этим заканчивается организация вселенской церкви, как католической, так и кафолической. Мы с удивлением видим, что церковная организация удваивается и в этой двойственности лежит залог ее прочного существования.

Отнимите у нее монашество, и она превратится, с одной стороны, в англиканство, в так называемую в Англии «высокую церковь» с епископами-лордами, сидящими в верхней палате, одним словом в католическую церковь без папы и католицизма; с другой стороны, на востоке обезмонашенная церковь обращается в нечто неслыханное, в роде картонного домика или в роде игры с оловянными фигурками, с женатым епископом, сидящим на новой церковной платформе вместе со своей новой супругой, может быть, даже с женатым патриархом.