Эрнст Суттнер - Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

Неудовлетворённость ситуацией, которая побудила Мара Иваниоса к унии с Римом, оставалась и после него. Со временем ещё многие клирики и миряне из обеих партий пошли по пути, проложенному Иваниосом в 1930 г. Следствием этого стал быстрый рост новой униатской церкви. [353]

Следует объяснить происхождение названия новой униатской церкви. «Христиане св. Фомы», уния с Римом которых восходит ко времени португальского владычества, всегда назывались малаборезами, иначе малабарскими христианами. Название происходит от определённой формы наименования их родины. Чтобы новой униатской церкви дать другое, но родственное имя, ее произвели от другой формы наименования их родины — маланкарезы, иначе маланкарские христиане.

Во второй половине XIX в. началось болгарское национальное возрождение, многие влиятельные болгары были вдохновлены тем, что благосклонность султана в отношении автономии болгарского народа внутри Османского государства стала реальной. Условием для этого было избрание верховного руководителя болгар. В соответствии с конституцией государства, им мог быть только церковный иерарх. Вселенский патриархат, который на протяжении XIX в. давал церковную автокефалию всем православным нациям Юго-Восточной Европы по мере достижения ими государственного суверенитета, отказался предоставить это право болгарам внутри Турции. Он привёл в защиту этой позиции весомые экклезиологические и канонические аргументы в так называемом споре о филетизме. [354] Однако знатные болгары и те епископы и священники, которые вместе с ними задумывались об автономии, придавали первостепенное значение этническим устремлениям. [355]

Ввиду отказа Вселенского патриарха дать согласие на выбор православного верховного предстоятеля болгар католические миссионеры, действовавшие у болгар [356] , сочли, что настало время привести в стадо Петра весь болгарский народ. Они предприняли шаги к тому, чтобы протежировать назначение униатского епископа верховным главой. Мы вновь сталкиваемся со случаем, когда при подготовке унии обе стороны руководствуются главным образом совершенно различными мотивами. У одних на первом плане стояли пастырско-экклезиологические стремления, у других — национально-политические.

Были ли честными переговоры болгарской знати с миссионерами? Или это было только тактикой? Как уравновешивались государственно-правовые цели одних и экклезиологические — других? Эти вопросы остаются без ответа. Но отметим, что Вселенский патриарх уступил всё-таки просьбам болгар, увидев, что католические миссионеры имеют здесь успех, и дал согласие на учреждение болгарского православного экзархата, после чего интерес сторонников унии Болгарии с Римом угас. В Болгарии и Македонии ещё остаются униаты, чьи предки во время этих неурядиц предпочли Католическую церковь. [357]

Католическая миссия в Персии вновь оживилась после того, как в 1841 г. она была поручена лазаристам. Это совпало с периодом наибольшего организационного развития, который отмечен за всю более чем 350-летнюю историю лазаристов. [358] Глава лазаристов был объявлен верховным предстоятелем Католической церкви в Персии вначале как апостолический префект, позже как апостолический делегат, какими они остались до конца 1-й мировой войны. [359]

Латинских католиков в Персии почти не было; миссионеры-лазаристы заботились только о тамошних ассирийцах (которые после обращения назывались халдеями) и об армянах. Аристид Шателе дает подробное описание этой миссии, основанное на материалах архива лазаристов. [360] Он рисует печальную картину постоянных конфликтов между миссионерами и местными некатолическими верующими, а также между миссионерами и обращёнными из местного населения; эти конфликты были следствием столкновения западноевропейских и местных представлений о нормах в церковной жизни. Здесь же содержится обзор ожесточённого соперничества между католиками, протестантами, англиканами и православными в деле привлечения на свою сторону древневосточных христиан Персии. Аристид Шателе придерживается того взгляда, что не следует подвергать сомнению возможность миссионерской работы христиан среди других христиан; но при этом он не замечает, что в деятельности его братьев по ордену он обращает внимание лишь на духовные мотивы, а в деятельности миссионеров других церквей — на политические.

С эпохой нового прорыва католических миссий, начавшегося с Григория XVI [361] , совпал процесс приращения Православной церкви за счет Католической. Царское правительство при каждом случае расширения империи заставляло православных верующих вновь присоединённой местности соединяться с Русской православной церковью, без различия национальности и их прежней церковно-правовой принадлежности [362]. Оно ревностно заботилось о том, чтобы привести в государственную церковь и униатов византийской традиции, чтобы установить полный контроль над ними. В тех прежних польско-литовских областях, которые ещё до так называемого первого раздела Польши (1772) были включены в царскую империю, уже в XVIII в., а именно при Екатерине II (1762-1796), всякая униатская церковная жизнь была парализована. После раздела Польши при Николае I в 1839 г. в аннексированных областях и при Александре II в 1875 г. в Царстве Польском пришли к тому же результату. [363] Там где униаты, после долгих попыток их убедить, не выражали готовность перейти в православие, этому способствовали серьёзные полицейские мероприятия. Лишь после революции 1905 г., провозгласившей религиозную свободу в России, некоторые из потомков ставших по государственному распоряжению православными белорусов смогли вернуться в Католическую церковь; но они вынуждены были принять уже латинский обряд.

Так как Русская церковь в то время не признавала Римскую церковь в качестве равной церкви-сестры, а считала её заблудшей и была убеждена в том, что если бы католики обратились в православие, то это соответствовало бы Евангелию Христа, она воспользовалась случаем вывести хотя бы униатов царской империи из пасторского попечения римского епископа и ввести их в собственное попечение; она была убеждена, что католики находятся вне истинной церкви и должны вернуться в неё. Было бы несправедливо в отношении епископов и священников, старавшихся обратить униатов, считать, что они служили лишь экспансионистским и завоевательным государственным интересам; не следует упускать из виду, что во многих случаях тут было искреннее стремление позаботиться о спасении душ людей, подвергавшихся, как им казалось, такой опасности, как уния.