Эрнст Суттнер - Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

Георгий Марангос, латинский священник-грек с острова Сирос, пламенным желанием которого было помочь как можно большему числу его соотечественников найти дорогу к единоспа-сающей Католической церкви, в 1856 г. дал импульс «делу обращения» среди православных греков. До 1885 г., когда он умер, результаты его усилий оставались скромными. Новый импульс был дан в 1895 г. инициативой Льва XIII, приведшей к основанию исследовательского центра ассумпционистов в Кадикои, прежнем Халкидоне. [342]

В 1911 г. Пий X учредил в Константинополе для перешедших в католичество греков собственную кафедру и разрешил посвящение ординариуса в епископы. Таким образом, он создал из обратившихся в католичество православных руководимую епископом местную католическую церковь с греческим обрядом в городе, где епископом был Вселенский патриарх, но его духовные полномочия в Риме в ту пору подвергались сомнению.

Когда после греко-турецкой войны 1919-1922 гг. греки были изгнаны из Анатолии [343] , Георгий (Калавасси), первый экзарх, старавшийся оказать помощь своим верующим при переселении в Грецию, и сам переехал в Афины. В 1923 г. папа подчинил его юрисдикции всю Грецию, с тех пор греческая униатская церковь имеет свою резиденцию в Афинах.

Для православной церкви в Афинах с самого начала униатская церковь была как бельмо в глазу. Когда экзарх Георгий послал приветственное письмо Хризостому (Пападопулосу), архиепископу Афин, тот, хотя и признал [344] , что экзарх выражал «чувство христианской любви» [345] , но не был готов в трех ответных посланиях последующей переписки вникнуть в самопонимание униатов. Он считал, что греки-униаты — это именно то, что соответствует его понятию «унии». При этом он вкладывал в это определение тот смысл, который был весьма далёк от того, что излагал экзарх Георгий, и судил об униатской общине исключительно на основе собственной экклезиологической позиции по вопросу церковного единства. Из этой попытки униатского епископа вступить в диалог с православным архиепископом ничего и не могло получиться, потому что вновь аргументы одной стороны совершенно не воспринимались другой, и обе стороны, хотя использовали одно и то же слово «уния», придавали ему различное значение.

После 2-й мировой войны продолжался исход греков из Турции. И сегодня в результате всего этого греческая униатская церковь существует в основном только в Греции.

Около середины XIX в. два миссионера, из которых каждый был выдающейся личностью, приступили к организации католической церкви в Эфиопии. [346] Их пастырские воззрения были принципиально различными.

Для итальянского лазариста, позже ставшего епископом, Юстина де Якобиса [347] , было характерно, что он, благоговейно почитая традиции Эфиопии, не ставил европейский образ христианства выше тех форм христианского бытия, которые на протяжении столетий укоренились в стране, в которую он был послан. Разумеется, он прибыл туда с убеждением, что эфиопские христиане сбились с истинного пути, и поэтому он должен убедить эфиопов, для спасения их душ, переходить в истинную, а именно в Католическую церковь. Он был совершенно убеждён в том, что нужно точно исследовать каждую деталь церковной жизни эфиопов, прежде чем принять её, чтобы быть уверенным в том, что все, возможно проникшие туда заблуждения отделены. Но в своей деятельности он руководствовался тем, что эфиопы, чтобы быть принятыми в общение с Католической церковью, вовсе не должны были отступать от своих подлинных традиций. Он отрицал ту точку зрения, что эфиопское христианское бытие должно быть полностью вытеснено европейским; он не видел противоречия между тем, чтобы стать католиком и при этом оставаться эфиопом. Де Якобис работал в Северном Нагорье ещё до того, как Италия развила там свою колониальную политику. Проложенная после его смерти граница между Эфиопией и Эритреей проходит как раз в местах его деятельности.

Почти одновременно с ним на юге действовал итальянский епископ-капуцин, впоследствии ставший кардиналом, Гульельмо Массая. [348] В противоположность де Якобису он не слишком ориентировался на христианские традиции страны, в которую он прибыл. Он предпочитал утверждать там католическую церковь по европейской мерке, точнее говоря: по мерке того благочестия, что было принято в Италии. Преисполненный жажды деятельности, он не обладал кротостью Юстина де Якобиса, который провёл многие годы, по мнению некоторых, даже напрасно, стараясь изучить традиционные ценности эфиопских христиан, прежде чем привести их к обращению. Гульельмо было достаточно тех духовных ценностей, которые он привез из Европы.

Результатом обоих начинаний стало то, что ныне в Эфиопии существуют две католические церкви; одна — униатская эфиопская церковь, которая использует эфиопские обряды, с центром на севере Эфиопии и в Эритрее, другая — католическая церковь европейского образца на юге страны. Членами обеих церквей являются, по большей части, потомки обращённых из Эфиопской дохалкидонской церкви.

Когда, как было уже изложено выше, большая часть «христиан св. Фомы» в Южной Индии освободилась от опеки иезуитов, вместе с окончанием иберийского колониального владычества над их родиной они хотели вернуться к традициям предков, и решили вновь приглашать епископов из Сирии; к тому времени их знания об исконном наследии их церкви по причине длительного влияния латинян были весьма фрагментарными. [349] Поэтому их посланцы, отправленные с целью восстановления связи с сирийским христианским миром, не усмотрели разницы, когда они прибыли к западносирийскому (нехалкидонскому) патриарху вместо восточносирийского (неэфесского) патриарха, которому подчинялись их предки; первый принял их под свою юрисдикцию и послал к ним епископов, которые принесли им западносирийское церковное наследие.

История нехалкидонской Сирийской православной церкви, ведущей свое происхождение из схизмы XVII в., полна напряжённых противоречий. Очень резкое противостояние возникло внутри неё накануне 1-й мировой войны, именно тогда, когда одна часть этой церкви, так называемая партия католикоса, добивалась полной церковной автономии, но сирийский патриарх продолжал настаивать на своём праве руководить ею и впредь и получил в этом поддержку части клира и народа от так называемой партии патриарха. [350] Линия фронта, пролегавшая между обеими партиями, становилась всё более жёсткой. Среди прочего дело доходило до затяжных судебных процессов в судах по делам о церковном имуществе.

Великий реформатор тогдашней Сирийской православной церкви, посвящённый в епископы под именем Map Иваниос [351] , ввиду постоянных споров в своей церкви пришёл к убеждению, что христианский мир нуждается в верховном епископе, который может быть апелляционной инстанцией. Он был готов признать папу и стал призывать обе партии, чтобы они объединились для совершения этого шага. Когда в 1930 г. он считал, что получил достаточное согласие в обеих враждующих партиях, он отправился в Рим, и в Риме были очень рады и, руководствуясь экклезиологией того времени, готовы были принять его и его паству в Церковь Иисуса Христа. Но надежда, что вся церковь пойдёт за Иваниосом к примирению с Римом, оказалась напрасной. Лишь совсем небольшая группа действительно последовала за епископом. Вместо восстановления мира в результате вместо двух партий стало три, и споры только увеличились. Пауль Вергезе, епископ Паулос Map Грегориос из той части сирийско-индийской церкви, к которой принадлежал Map Иваниос, характеризует его «вызывающим уважение аскетом и в качестве магистра искусств Мадрасского университета высокообразованным человеком»; он пишет, что Map Иваниос «имел все основания быть неудовлетворённым Сирийской православной церковью, потому что споры между партиями патриарха и католикоса принимали там постоянно самые худшие формы». [352]