Брэд Уорнер - Сядь и замолкни

Это с идеалистической точки зрения. Ничто, чем бы оно ни было, не может сравниться с представляемым тобой идеалом. Ничто не бывает настолько хорошо, насколько ты себе это представлял. Правда, и плохое никогда не бывает настолько плохим.

Вместо того, чтобы ответить как-то по-нормальному, хитроумный мастер дзен спрашивает беднягу монаха о том, что происходит с ним во время занятий дзадзен. Потому что, если считать целью дзадзен достижение возвышенного состояния сознания, мистического блаженства или чего-то такого, то в неудачный день ты можешь посчитать свой дзадзен менее удачным, чем в удачный. Но дзадзен таким не бывает. Всё есть так, как есть. Если ты можешь оставаться осознанно спокойным и хотя бы стараться фокусироваться на определённой задаче некоторое заданное тобой же время — получаешь золотую медаль. А прошло ли оно так, как ты того хотел, или нет — не имеет значения. Быть тем, кто ты есть прямо сейчас — в этом и заключается всё понимание успеха в дзадзен.

Целых шесть месяцев монах соображал над ответом мастера и наконец выразил своё понимание фразой «никто ему не откроет». В третьем лице он здесь говорит о себе, как это иногда бывает у буддийских монахов. Под «никто не откроет» имеется в виду, что никто не будет его учить. Лишь он сам является и являет собой правду жизни, или Вселенскую истину, если хочешь возвышенных слов. Собственно, это относится и к тебе, и ко мне. Да, да, ты сам являешь собой Вселенскую истину, как и все, и всё в этом мире.

Мастер говорит, что это хороший ответ, но не полный. Когда же монах просит объяснить, в чём же была его ошибка или ясно продемонстрировать своё просветление, мастер отказывается говорить. Ему нужно, чтобы монах сам нашёл ответ. В этом случае он будет куда более понятнее.

Задержись тут на минуточку и обрати внимание на то, как легко бедняга монах отвлекается. Сначала он говорит о том, что только он сам обладает истиной. Но через минуту, когда учитель не признает его достижения, он внезапно забывает об этом и начинает думать, что истина есть у мастера, и тот может ему её дать. С изучающими буддизм такое случается постоянно. Они понимают что-то, но уже через секунду не помнят того, что поняли. А уж сколько раз такое случалось со мной! Такое вообще со многими случается, так что если кто-то говорит тебе, что постиг высшую истину — держи с ним ухо востро.

Наконец, когда монах вскипает и начинает угрожать, мастер говорит, что «никто даже не знает о нём». Причём «о нём» означает сразу и мастера, и монаха, а также и тебя, и меня.

Этот ответ мастера куда суровее ответа монаха. Мы не только одни во вселенной, но никто даже не подозревает о нашем существовании.

Подумай об этом на простом, человеческом уровне. Другие люди могут складывать некоторые общие представления о том, что ты чувствуешь или думаешь, но никто по-настоящему этого не знает, кроме тебя самого. Только ты по-настоящему знаешь. Однако чуть меньше, чем все наши споры и конфликты основываются на уверенности, что тот, с кем мы не согласны, отлично понимает то, что мы пытаемся донести. Однако в десяти случаях из десяти это не так. В моей жизни добрая половина всех споров возникала между двумя людьми, которые говорили совершенно об одном и том же, но выражали это по-разному. И ведь зачастую мы считаем, что лучшим способом решения спора будет заставить других понять нас, причинив им такую же боль, какую испытали сами. Как будто никто, кроме нас, ничего такого не испытывал… Но ты запомни, дружок: у всех в жизни было не меньше боли, чем у тебя, и никто не хочет, чтобы ты показывал им, что такое «настоящая боль». Извини за то, что отвлекаюсь, но я уверен, что это очень и очень важный момент.

Мысль об абсолютом одиночестве во вселенной — сильно неприятная, поэтому большинство из нас даже не думает о таком думать. Тут можно представить себе чувака в чёрной футболке с логотипом Морриси, бьющегося на земле с криком «Я абсолютно один во вселенной!». Помню, что-то такое я ощущал в своём юношестве, и тогда я буквально начинал ныть и кричать. Конечно, без всякого отклика. Все просто считали меня проблемным подростком. Чего я тогда не понимал, так это того, что я совсем не одинок в своём одиночестве.

Интересно, что Догэн приводит эту историю всего через две страницы после совершенно противоположной по содержанию. Она заканчивается словами: «Это обнажённое тело в десяти тысячах явлений и есть десять тысяч явлений». Это не про тело Люси Лю из «Ангелов Чарли», хотя… и про неё тоже.

Число десять тысяч тут появилось потому, что в средневековом Китае это был такой способ сказать «всё вообще». Когда же сейчас некоторые любители дзен на Западе начинают трещать про «десять тысяч вещей», то они больше похожи на персонажей мультиков про кунг-фу, а не на мастеров дзен.

Мы одни во вселенной, потому что мы и есть вселенная.

Знаю, что это звучит странно. Очень не привычно. Но так ведь и есть. Ты неотделим от всего остального мира. Ты — просто один из аспектов этой всеобщности и в то же самое время — сама эта всеобщность. Тебе просто нечем больше быть!

И какое отношение вся эта философия имеет к тому бедняге монаху и несчастьям на его лысую голову? Или к тебе с твоими собственными бедами? Или ко мне и моим неудачным дням? Это имеет отношение ко всему. В том числе и к тому, что идёт, как надо.

Когда что-то идёт не так, как нам хочется, мы начинаем чувствовать растущее напряжение, как будто идём против течения. Мы начинаем выдумывать, что вот если бы то было не так, то всё было бы нормально. Вот если бы она любила меня так же, как я её люблю… Вот если бы у меня было много денег… Вот если бы у меня была другая работа… И так далее. У тех, кто занимается дзен, тоже есть свои «вот если бы», включая общую на всех «вот если бы я был просветлённым».

С другой стороны, в те редкие моменты, когда всё идёт так, как надо, мы вдруг начинаем беспокоиться тем, что это ведь скоро кончится, и всё опять будет, как всегда. Мы не можем наслаждаться жизнью, когда всё плохо, но и когда всё совсем не плохо, мы всё равно не можем этим наслаждаться.

Но буддист знает: я — это весь этот мир. Я — это моя постылая работа. И та, что не любит меня, как я её — это тоже я. И та пара вегетарианских Doc Martens, за которые я отвалил 150 баксов и которые натирают мне ноги через десять минут — это тоже я.

Тут ты, наверно, говоришь про себя: это как такое может быть-то? Ну, то есть, между тобой и другими людьми и вещами есть вполне явная разница. Ведь если бы ты и я были одним и тем же, то моё издательство присылало бы тебе моё авторское вознаграждение, и ты бы ворчал, что оно такое маленькое. Или если бы ты и Дональд Трамп были манифестациями одной и той же немыслимой высшей реальности, то почему бы тебе тогда не расплачиваться его кредитками? Так ведь?