Режин Перну - Хильдегарда Бингенская

Затем время, когда Бог поселил Адама в Раю и открыл ему райскую славу и блаженство, разрешив вкушать от всякого плода, кроме древа познания Добра и Зла, подобно времени от первого до третьего часа.

Время, когда Адам давал имя всему, что дышит, всем птицам небесным — всему, что он увидел и познал своим разумом, а также когда он слышал Бога, говорящего с ним в великолепии Своего Божества, подобно промежутку от третьего часа до шестого. Тогда Бог являлся ему со стороны востока, и он видел не Лик Его, но лишь сияние. Затем Бог, ублажив его этим знанием, навел на него сон, и тот, мирной душой склонившись ко сну, задремал, как сын пред лицом отца. Но и во сне Бог хранил его дух столь же высоко, как и тело, в которое вложил его со способностью познавать Добро и Зло и все, чему предстоит совершиться. Он показал ему потомство, которому уготовано наследовать Небесный Иерусалим. В том сне Он взял одно из его ребер и сотворил ему жену, увидев которую, Адам возликовал. Он и жена его исследовали, чем им питаться и что делать. Расположившись близ древа познания Добра и Зла, она ожидала своего супруга. Увидев то, древний змей, глядевший на нее так, как ангелы глядят на Господа, приблизился к ней, чтобы ввести в обман. Время, в которое это совершилось, подобно промежутку между шестым и девятым часом.

Ева, которую Бог сотворил в Раю из ребра мужа, в Своем предведении зная о Жизни, посредством Которой всякая жизнь пребывает, взяв начало в Жене, ибо через Нее мужу предназначено войти в славу небесного Рая, соблазненная змеем, дала своему супругу пищу смерти. И, поскольку своего света они лишились, свет Божий, явившийся сначала Адаму, явился им обоим подобно пламени с южной стороны и вопросил: „Адам, где ты?“ То время подобно времени между девятым часом и вечерней. После, изгнанные из Рая, они пришли в мир, на землю, где уже царила тьма».

Этот комментарий к Часам и апология музыкального искусства, которая ему предшествует, напоминают один отрывок из седьмого видения «Книги Божественных деяний», где Хильдегарда упоминает о «флейте святости, гуслях хвалы, оргáне смирения — царя добродетелей». Для нее инструменты по природе предназначены «восхвалять Бога» — как и богослужения Литургии Часов с пением псалмов, в течение дня переходящие одно в другое, как бусинки четок. Она помогает увидеть глубокое созвучие между ритмами времени и ритмами литургии. Это созвучие могло по-настоящему ощущаться, пожалуй, только в ее эпоху, когда люди стремились не столько рассуждать, сколько воспринимали вещи по подобию. Для нее вся эта игра символов способна передать суть монашеской жизни.

Именно потому она порицает «тех, кто приказывает умолкнуть песнопениям Божественной хвалы, разве только для этого есть несомненная причина». «Таковые, — говорит она, — не будут наслаждаться звуками ангельской хвалы на небесах, ибо на земле они неправедно лишали Бога сладкозвучия возносимых Ему похвал; разве что они искренне покаются и смиренно принесут удовлетворение». Духовенство Майнца должно было остро воспринять подобный упрек: ведь их город славился богатыми традициями литургического пения. Именно одному из архиепископов этого города, Рабану Мавру, мы обязаны гимном «Veni Creator Spiritus». А собор Святого Мартина, то есть кафедральный собор Майнца, — самый древний из романских храмов Германии (вместе с церковью в Шпайере) — своей двойной апсидой зримо напоминает о процветании литургического пения в эпоху Хильдегарды: два хора, находившиеся каждый в своей апсиде, словно перекликались друг с другом и наполняли звучанием человеческого голоса все огромное внутреннее пространство. В 1975 году, после восстановления храма, было отпраздновано его 1000-летие. Этот архитектурный ансамбль остается достойным своего исторического значения: ведь архиепископ этого кафедрального собора был к тому же имперским князем и великим канцлером Германии.

Ходатайство Хильдегарды оказалось убедительным, но разногласие с прелатами Майнца не было разрешено тотчас: вероятно, они отнеслись к ее обращению настороженно. Однако ее неожиданно поддержал архиепископ Кельна Филипп. Он лично приехал в Майнц и привез с собой одного рыцаря, заявившего, что он был отлучен, а после вновь принят в общину верных в то же время, что и человек, похороненный в Рупертсберге. Кажется, при этом присутствовал даже священник, который снял отлучение с них обоих. Так что к великому облегчению монахинь Хильдегарды интердикт был отменен.

Но возникло недоразумение: архиепископ Майнца Христиан, которого не было в то время в городе, поскольку он находился в Риме, посылает письмо, подтверждающее интердикт на Бингенский монастырь. Хильдегарда пишет ему ответ (письмо VIII), объясняя, что произошло, и умоляя ознакомиться с обстоятельствами, при которых отлученный, чье погребение породило такие неурядицы, за год до смерти примирился с Церковью. Она проявляет настойчивость и «со слезами молит его о милосердии», призывая в свидетели архиепископа Кельна, и, в конце концов, архиепископ Христиан пишет второе письмо. Лучше узнав, как все было, он склонен теперь проявить сострадание, тем более что невиновность монахинь стала для него очевидной. В конце письма он признается, что не знал хорошенько, как обстояло дело, и просит о «прощении и милости». Так завершается этот неприятный инцидент, который из-за неудачного стечения обстоятельств длился неразумно долго.

Кроме строк, посвященных катарам, в письме духовенству Майнца есть пространные рассуждения о таинстве Евхаристии и священническом служении. Это письмо в действительности богато теми же идеями, которые мы находим в видениях Хильдегарды, но здесь они выражены более доступным образом. Например, столь свойственная ей мысль о душе как «viriditas» тела: «Душа действует через тело, а тело — через душу, и душа есть жизненная сила („viriditas“) тела, и таким образом человек, в котором есть огонь, вода и влажный воздух, благодаря которому он сам вдыхает и выдыхает, являет собой полноту. Как солнце с места, где находится колесо круговорота, который оно совершает, сопровождаемое бурным ветром, распространяет жар своих лучей и порождает все силы, так и разумная душа в теле распространяет влагу своего дыхания в существе, которое знает, поскольку она разумна. Душа и тело, их силы и присущие им свойства, так же как плоть и кровь, суть одно целое, и благодаря этой триаде — телу, душе и разуму — человек являет собой полноту и может действовать».

Чуть раньше, перед этим текстом, она пишет о человеческой красоте, чувство которой было так присуще ее эпохе: «Воистину блажен человек, которого Бог сотворил как бы скинией Своей премудрости благодаря его пяти чувствам; на протяжении всей жизни, благодаря разумному желанию творить добрые дела, стремлению к праведности и смиренным добродетелям, которые никогда не насытятся, он, по благодати Божией, неустанно восходит от нового к новому и таким образом счастливо достигнет славы непреходящей, нетленной и вечной жизни. Ведь Бог творит все новое до последнего дня, стало быть, все, что Он пожелает сотворить Своей силою и безграничной властью после сего дня, известно Ему одному. А блаженные человеки, причастные тому обновлению, благодаря сладчайшим инструментам и созвучиям и хвалам обретут бесконечную, все превосходящую радость пред лицом Божиим».