Алексей Муравьев - Старообрядцы. Другие православные [litres]

Самое главное, что старообрядцы всегда культивировали власть разума, интеллектуальную трезвость и начитанность, а к иррациональному духовидчеству относились подозрительно, а то и вовсе считали его дьявольским искушением.

Иногда почему-то можно услышать такое мнение, что Раскол национальной церковной традиции на старо- и новообрядцев – особенная черта русского православия. Иногда даже говорят, что это от дикости и косности русского народа, якобы более других склонного к ксенофобии и ненависти ко всему иностранному. Это совершенно не так.

Начнем с ненависти к иностранному: для русского народа, который как цивилизация находился на перепутье между Западом и Востоком, никакой ненависти к иностранному не могло быть. Русские заимствовали разные черты уклада со всех сторон, начиная с Византии, от которой они взяли само православие. Русские церкви с куполами – синтез восточной и западной архитектурных традиций, знаменное церковное пение – адаптация византийского невменного, политические традиции – от Запада и от монгольской империи… Словом, не было особой ненависти к иностранному.

Что касается расколов, напоминающих русский или подобных ему, то на ум приходят сразу несколько аналогий. Во-первых, византийские расколы, как связанные с еретическими догматическими учениями, так и не связанные. В IV в. в Римской империи разразился арианский спор. Церковь раскололась на никейцев и ариан. Императоры поддерживали арианство до конца IV в. и периодически объявляли преследование никейцев (православных). В какой-то момент никейцы (с Афанасием Великим во главе) вынуждены были бежать и прятаться от царского гнева.

В VIII в. иконоборческий спор расколол византийскую Церковь на иконоборцев и иконопочитателей. В IX в. спор разгорелся с новой силой. На стороне иконоборцев были император и армия. Иконопочитатели скрывались, страдали и умирали за свое понимание святости икон, а иконоборцы видели в своих противниках косных, несовременных и некультурных «идолопоклонников». В том же столетии византийскую Церковь поразил «блуднический» раскол (михианская схизма), когда император Константин VI, проживший в браке со своей супругой Марией семь лет, вдруг решил развестись с ней и жениться на ее кувикуларии (фрейлине) Феодоте. Он объявил, что царица хотела его отравить, а в Византии это было поводом для развода. Царский духовник повенчал вступивших в новый брак. Игумен св. Феодор Студит не признал брака, поскольку тот нарушал каноны Церкви, и разорвал общение с теми, кто почитал власть и слушался царя. Схизму с большим трудом удалось уврачевать через несколько лет. В конце этого же столетия произошел раскол на фотиан и игнатиан: император Михаил III сместил патриарха Игнатия за участие в заговоре на стороне императрицы и назначил нового патриарха – юриста и эрудита Фотия. Сторонники Игнатия не признали этого назначения, и Церковь раскололась. Раскол продолжался с 858 до 870 г., причем на стороне Игнатия выступил и римский престол. И хотя в самой Византии фотиев раскол считался уврачеванным, но для Запада Фотий так и остался «мужиком в рясе», незаконным патриархом вплоть до Великого Раскола 1054 г., когда Западная Церковь прервала общение с Восточной. Затем последовали взаимные проклятия, и этот раскол закрепился навсегда. В начале X в. «блуднический раскол» возобновился с новой силой: патриарх Никола Мистик отказался признавать брак царя Леона VI Мудрого, ученика патриарха Фотия, с его фавориткой Зоей. Император долго убеждал патриарха признать его брак, но, убедившись в тщетности попыток, сослал Николу и поставил патриархом игумена Евфимия, который наконец признал брак законным вопреки канонам Церкви. Незаконнорожденного сына Леона, будущего Константина Багрянородного, пришлось признавать также с нарушением канонов. Николаиты и евфимиты еще долго продолжали проклинать друг друга, пока время не заставило их примириться и забыть о канонах: все-таки у них была общая культура и разделение было чисто церковным. Все эти кризисы были именно расколами: их причины часто были связаны с Церковью (вопросы вмешательства светских властей, вопрос о том, кто может изменять каноны и т. д.), но природа этих событий – раскол. Почему же византийская Церковь не развалилась на две или три части, а сохранила единство? Вопрос был именно в дистанции между Церковью как институтом и светской властью. Эта дистанция была достаточной, чтобы рана раскола сама затянулась. В России все пошло по плохому сценарию, прописанному еще со времен Грозного: раскол сделали политическим, а тех, кто был против царя, записали в крамольщики и подвергли репрессиям. Возник протест по сценарию Смуты, а затем власть закрепила это разделение сломом культуры, зацементировав «свою» церковную партию нововведенной европеизированной культурой и заставив ее проклясть свое прошлое. Дорога назад исчезла. Мост за спиной был взорван.

Впоследствии российские власти смогли провернуть подобное в Грузии. Там после аннексии региона в 1801 г. присланные из Малороссии епископы смогли заставить грузин полностью заменить весь древнегрузинский церковный обряд на новый, прямо переведенный с исправленного никонианского. Но в Грузии, разделенной, а затем живущей на военном положении, из-за особенностей политической ситуации не возникло масштабного раскола.

Этот миф возник из-за историков, желающих объяснить, что же, собственно, произошло. В XV–XVI вв. в Европе западное христианство пережило раскол. Из некогда единого сообщества национальных церквей, подчиненных Риму, образовались Римско-Католическая Церковь и несколько крупных Церквей (можно ради аналогии сказать – согласий), объединяемых общим понятием «протестантизма». Эти реформаты (протестанты, евангелики, конгрегационисты, кальвинисты – разные имена применялись и применяются к разным согласиям) стали постепенно культурно отдаляться от Римской Церкви, так что примирение их все больше уходило на второй план, пока не превратилось в обязательный декоративный элемент межцерковного диалога («все мы стремимся к единству, но…»). Культурные и социальные пути католицизма и протестантов разошлись после образования протестантских герцогств и княжеств в Германии и после массовой эмиграции протестантов в Новый Свет.

Выделение протестантов в отдельные Церкви давно стало банальным фактом истории европейского христианства и ни у кого не вызывает протестов, – только очень сильно верующие католики в своей среде еще требуют называть протестантов раскольниками и безблагодатными схизматиками, отколовшимися от Церкви из-за своих грехов… Похожи ли протестанты на староверов? И да и нет. С одной стороны, новообрядческая реформа по смыслу во многом похожа на протестантизм: критическое отношение к средневековой традиции, требование реформы богослужения, петровское упразднение патриаршества и введение Синода, стремление заменить иконы картинами, а сакральную музыку – светской, критическое отношение к канонам Церкви – все эти векторы сближают новообрядчество с протестантизмом. С другой стороны, старообрядчество также можно во многом уподобить протестантизму: возврат к Библии, требование сознательной веры, нравственные требования, особая книжность, роль наставников у беспоповцев и начетчиков – у поповцев… Одним словом, в обоих случаях можно говорить об аналогии. Но аналогии запутанной и дальней. В прямом смысле ни новообрядцы, ни старообрядцы не пошли на такой объем пересмотра предания Церкви и отказа от традиции, какое стало отличать протестантов (чисто символическое толкование Евхаристии в принципе, отказ от почитания Богородицы и т. д.). В то же время беспоповство во многом стало напоминать протестантские согласия по своей организации и типу социальных связей.