Андрей Дударев - Посттоталитарная теология. Современный кризис христианства и его преодоление

Мессианская идея в исламе трансформировалась в идею халифата, когда царство справедливости осуществляется в теократическом исламском государстве. Надо сказать, что халифат своим нетерпением к инакомыслящим и инаковерующим вряд ли имеет историческую перспективу, если внутри ислама не будет изменено отношение к нему. Однако сама идея единого пространства веры – это мессианская идея. Отличие мессианской идеи от ее фундаменталистских карикатур прежде всего в том, что единое пространство веры должно быть также и единым пространством свободы…

При этом в границах Российского государства никогда не было халифата. Особенность российского ислама в том, что он, с одной стороны, был удален от центра возникновения ислама, где сейчас расположено государство Саудовской Аравии, а с другой, после указа Екатерины Второй 1773 года «О терпимости всех вероисповеданий» мусульмане жили «по соседству» с представителями других традиционных вероисповеданий, многовековое единство жизни христиан и мусульман – это российская особенность. Мировой ислам, испытывающий экономический, образовательный, идейный и культурный кризис, вынужден искать способы выхода из этого кризиса. Российский ислам не исключение.

Итак, вернемся теперь снова к «большому синтезу». Как его можно было бы описать? Наверное, можно было бы говорить о нем как о толерантном и просвещенном теизме, в который органично включаются как часть этого синтеза суперэкуменический диалог и синтез авраамитских религий. Религиозное единство советского времени стояло на фундаменте атеизма, новое религиозное единство постсоветского времени может стоять на базе теизма, в котором религиозные различия приглушены (не значит, что они отсутствуют), но единство обеспечивается причастностью к тому глубокому общему, что есть в каждой богооткровенной традиции. В качестве этого общего можно принять, например, веру в Творца и десять заповедей. Причем к атеизму должно быть у верующих также уважительное отношение. Атеизм внутри веры может восприниматься как неготовность примириться с примитивной верой и с обрядоверием, как поиск более глубоких ответов на экзистенциальные вопросы бытия и вызовы современности. Поэтому атеизм и секуляризм необходимы как трезвая критическая составляющая любой религии. Надо ли говорить, что в постсоветском обществе эта составляющая представлена, пожалуй, более, чем где-либо в другом месте. Поэтому именно в России просвещенный теизм имеет самый большой внутренний сдерживающий противовес, чтобы не свалиться в тоталитарный религиозный фундаментализм.

Современная теология и как толкование Писания, и как формулирование вероучительных принципов все более перестает быть узкоконфессиональной и даже узкорелигиозной, двигаясь, с одной стороны, по направлению к плюрализму, а с другой, через фильтрацию и отбрасывание крайностей – к универсализму, т. к. через здоровую религиозную конкуренцию, как правило, выявляются более предпочтительные аспекты. Как правило, мироощущение современного верующего человека становится синтетическим, но необязательно синкретическим: оно складывается из различных влияний.

Многим памятна фраза М. Хайдеггера, который говорил, что «время временится из будущего». Если принять идею «большого синтеза» как некий «магнит», притягивающий из будущего, то этот «магнит» должен привести к корректировке «магнитных полей» традиционных религий. Они ненасильственно сами изнутри себя должны измениться таким образом, чтобы все лучшее из них смогло бы войти в эту новую реальность. Это касается и вероучительных особенностей, и духовных практик. Нет, ни в коем случае ни христианство, ни иудаизм, ни ислам не должны исчезнуть, но должны появиться новое христианство, новый ислам, новый иудаизм… Причем вряд ли этот процесс будет возглавлен представителями иерархии и даже неформальными духовными лидерами. Это, скорее, будет следствием общей среды жизни, как было в советское время, и открытой среды общения, где люди будут свободно сами для себя брать лучшее из каждой духовной сокровищницы человечества. Просвещенный теизм предполагает знание как своей религиозной традиции, так и других традиций. Именно просвещения часто не хватало и российскому христианству, и российскому исламу. Ф. М. Достоевский писал, что в России есть небывалое для Европы духовное единение. Может ли это единение проявиться и в религиозном аспекте? Почему нет?

Известно, какое напряжение происходит между условно западным обществом и условно исламским миром. Причем это касается, в основном, практик жизни. В России при всех отличиях и особенностях этого нет. В Европе и Америке религиозная жизнь устроена «анклавами», она подобна лоскутному одеялу. В России все-таки есть некое единое пространство жизни, можно спорить о его качестве, но оно есть. И это единое пространство можно воспринимать как преимущество. Причастный к этому единому пространству российский ислам может в духовном смысле возглавить мировой ислам. Да, он более молодой и менее традиционный, в этой своей новизне он чем-то похож на «молодое христианство» Киевской Руси. Да, он оторван от мировых центров ислама, но зато он и более свободен. И эта свобода может быть воспринята как дар, как то, что может послужить будущему обновлению всего ислама. Россия имеет большой авторитет в исламском мире. И этот авторитет может послужить духовным задачам.

Наряду с исламо-христианским диалогом и синтезом актуальна задача иудео-христианского диалога и синтеза. XX век и для русского христианства, и для иудейства ознаменовался КАТАСТРОФОЙ: для русского христианства это было агрессивное богоборчество, сопровождавшееся массовыми гонениями, для иудейства – Шоа (КАТАСТРОФА европейского еврейства). Ужасы ГУЛАГА, Холокоста и Второй мировой войны соединились в одну, уводящую в бездну воронку. Солидарность с жертвами прошлого обозначает возможную общность судьбы в будущем. XX век разворачивает мировое христианство в сторону иудейства, а иудейство возвращает к своим библейским истокам. В этом центробежном согласном движении происходит как будто концентрация сил для принятия какого-то нового откровения… Еврейский мессианизм очень понятен русскому сердцу, а русский – еврейскому. Но если традиционный еврейский мессианизм национален, то русский мессианизм интернационален. Поэтому в России еврейство имеет широкое поле для деятельности и может преодолеть национальную замкнутость.

Итак, «большой синтез» должен включать в себя и соединять в себе трудносоединимое. Но, тем не менее, такое соединение возможно. Национальный нарратив России может включать в себя в творческой переработке национальные нарративы многих стран и народов, беря от них лучшее: американскую свободу, европейский аристократизм и гуманизм, русскую всеохватность, интернациональность, святость и жертвенность, восточную общинность и братскость, еврейский библеизм и универсализм… Такое соединение состоится, когда появятся люди, олицетворяющие его. Скажем, соединение православия и европейского гуманизма во второй половине XX века было явлено в таких личностях, как митр. Антоний Сурожский, отец Александр Шмеман, Н. А. Струве, отец Александр Мень, С. С. Аверинцев… И теперь для многих быть русским православным одновременно означает быть и образованным гуманистом… Можно попытаться вернуться к целостному библейскому мироощущению, в котором есть в том числе синтез между платонизмом с его полюсами и аристотелизмом с его средней полосой равновесия.