Мустафа Акийол - Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком

Помимо божественности Иисуса, Коран, по-видимому, отвергает и еще одно богословское утверждение – о божественности самой Марии. Это мы видим в очень любопытном риторическом диалоге в Коране: Бог расспрашивает Иисуса, по-видимому в посмертии, о том, что происходило с ним на земле.

В этом отрывке два знаменательных момента. Во-первых, Иисус здесь выступает против учения людей, называющих себя его последователями, – христиан. В Коране это единственный пример такой полемики: когда человек, которого Коран считает пророком, опровергает богословие своих последователей [380]. Ни с Авраамом, ни с Иаковом, ни с Моисеем такого не происходит – очевидно, потому, что их образы в иудаизме как смертных пророков не противоречат строгому единобожию Корана.

Второй и более любопытный момент в этом отрывке – строка с упоминанием Марии. Бог спрашивает Иисуса, не говорил ли он людям: «Меня и мать мою как двух богов, опричь Аллаха, почитайте»? Эта строчка, по-видимому, направлена против обожествления Иисуса вместе с Марией. Однако христиане, по крайней мере те, которых мы знаем, никогда не обожествляли Марию. Поэтому в течение столетий они отвергали это обвинение Корана. Многие христианские или ориенталистские критики мусульманского писания утверждали даже, что его автор «неверно понял» христианское учение. Поскольку в другом стихе Коран, по всей видимости, осуждает учение о Троице – или мысль, что «Бог есть третий из троих», – они делают из этого вывод, что автор Корана, не разобравшись в учении о Троице, решил, что оно относится к триединой семье: Богу-Отцу, Марии-Матери и Иисусу-Сыну [381].

Однако на этот аргумент есть два возражения. Первое исходит от самого Корана, из стиха, в котором он упрекает иудеев и христиан за их богословские ошибки:

Здесь стоит отметить, что почитание «раввинов и монахов» обличается так же, как почитание Иисуса – в тех же выражениях и в том же стихе. Обвинение гласит, что иудеи и христиане принимают своих священнослужителей за «господов». Употребленное здесь слово рабб не равнозначно иллах – Богу, но эти два понятия тесно связаны. Поэтому принятие кого-то, помимо Бога, как своего «господа», противопоставляется «поклонению одному лишь Богу».

Но как могли иудеи и христиане считать своих монахов и раввинов «господами»? Ведь ничего подобного они никогда не говорили! Согласно одному хадису (изречению, приписываемому Мухаммаду), тот же вопрос однажды задали самому Пророку, и он ответил: «Они [раввины и монахи] запрещают дозволенное им [иудеям и христианам] и дозволяют запрещенное, и те им повинуются. Вот так они поклоняются им» [383]. Итак, в понятийной вселенной Корана признавать богом кого-то, помимо Бога, можно, и не называя его богом, – достаточно почитать его и повиноваться ему на том уровне, какой приличен лишь Богу. Возможно, обвинение Корана против христиан в том, что они делают Марию богом «помимо Бога», следует понимать в этом смысле, особенно учитывая традицию почитания Марии у католиков, на Востоке и в англиканской церкви – хотя и не в протестантизме. Не случайно Мартин Лютер обвинял католиков в «идолопоклонстве» за молитвы Марии [384].

Можно вспомнить и о том, что почитание Марии вызывало споры и между ближневосточными христианами. В V веке несторианская церковь, популярная в Ираке, Сирии и на востоке Анатолии, отказалась называть Марию Теотокос, то есть «Богородицей», и дала ей более скромный титул Христотокос, то есть «Христородица». Этот спор, вместе со спором о природе Христа, привел к осуждению несторианства как ереси на Первом вселенском соборе в Эфесе в 431 и на Соборе в Халкидоне в 451 году. Некоторые полагают, что за отвержением божественности Марии в Коране стоят эти споры между несторианами и другими церквами [385].

Второй аргумент в поддержку отвержения божественности Марии в Коране состоит в следующем: можно предположить, что в то время существовали не-ортодоксальные группы христиан, в самом деле обожествлявшие Марию. Мы знаем о них благодаря Епифанию Саламинскому, в своем труде «Панарион» среди множества других еретиков обличавшего коллиридиан, которые «пришли в Аравию из Фракии и Северной Скифии». Эта секта, пишет он, состоящая по большей части из женщин, выпекает «пирожки» и приносит их в качестве священных подношений деве Марии. Споря с их ересью, Епифаний вынужден был напоминать своим читателям, что «Мария – не бог, и тело свое получила не с небес, а от зачатия людьми» [386]. Можно предположить, что эти коллиридиане IV века представляли собой лишь «вершину марианского айсберга», что в сущности «в первые века христианской эры существовала организованная и широко распространенная религия Марии» [387].

Таким образом в целом Коран осуждает такую «религию Марии» как одну крайность и очернение Марии как распутной женщины – как другую. Ислам возносит Марию на высочайше возможную ступень – «превыше всех женщин» – но противостоит любому отклонению от пламенного исламского единобожия.

Но что же сын Марии? Как это пламенное единобожие сочетается с ним? Что говорит о его сущности и задаче? Настало время внимательно в этом разобраться.

Кораническая история Иисуса в сравнении с новозаветной выглядит очень сжатой. Из Корана мы ничего не узнаем об искушении в пустыне, о проповеди в Галилее, об очищении храма, о гефсиманских муках, о допросе у Пилата, о драме распятия и радости воскресения. Эти темы жизни и служения Иисуса в Коране просто отсутствуют, и по простой причине: Иисус не главный герой Корана.