Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

До сих пор я настаивал на том, что историк должен исследовать этот вопрос и проверить данные. Это не тот вопрос, который надо выбросить из головы как неуместный по отношению к древнему миру или неподходящий для богословия (часто боятся, что избыток истории нанесет ущерб вере). Разумеется, мы не должны игнорировать факты.

Однако мы должны обратить серьезное внимание на одно из предостережений Кэдбюри. Я имею в виду его замечание об огне и дыме. Между ними не всегда имеется точное соответствие. Это правда, что ранняя церковь пришла к вере в то, что Иисус был существом трансцендентным, что Бог послал его, чтобы спасти мир, что он скоро вернется в славе, и что все, кто поверили в него, будут спасены. Историки должны попытаться объяснить происхождение и развитие этих и других верований, но было бы безрассудством, если не хуже, сходу утверждать, что исторический Иисус должен был соответствовать таким верованиям. Кажется внутренне правдоподобным, что верования, касающиеся отношения Иисуса к Богу и его близкого возвращения, весьма сильно зависели от явлений воскресшего. Несомненно, именно такое явление убедило Павла, что Иисус не напрасно умер (Гал. 2:21) и что он вернется с неба (1 Фесс. 4:16) — верования, которых Павел придерживался, не имея привилегии знать Иисуса. В области догматической веры мы имеем много дыма — много прочных верований — но мы должны быть очень осторожны, описывая породивший их огонь.

Иное дело, однако, когда мы задаем вопросы о других вещах, например, о существовании учеников как секты и об их убеждении, что последние дни уже настали. Убеждение Павла, что Господь вернется с неба и что воскресение не будет воскресением физического тела (1 Кор. 15:44—50), можно объяснить явлением воскресшего. Труднее приписать той же причине общую эсхатологическую схему, в рамках которой Павел жил и работал.

Верно, что эсхатологическая схема, в рамках которой находилась ранняя церковь, не обязательно была полностью задана Иисусом; что-то могло прийти от окружающей среды. Здесь я хочу только указать, что в одних случаях выводить причины из результатов — огонь из дыма — разумнее, чем в других.

Кэдбюри считает, что данные больше говорят в пользу Иисуса, не имеющего цели, чем в пользу программно ориентированного Иисуса. Здесь мы подходим к решающему моменту. Упреждая подробную аргументацию, скажу: на мой взгляд, данные говорят о том, что Иисус имел определенную программу. Единственный способ избежать в этом месте движения по кругу — соблюдать осторожность и использовать сходящуюся последовательность аргументов. Априорное предположение Кэдбюри о том, что у древних людей в целом не было осознанных программ, может выглядеть как информирование читателей о данных. касающихся Иисуса. Мое противоположное предположение может побудить меня увидеть цели там, где их нет. Судить о качестве данных должен будет читатель. Мне кажется, мое априорное предположение, что Иисус, по всей вероятности, имел цепи, приведшие к соответствующим результатам, побуждало меня искать факты, а не создавать их и не совершать над ними насилие. Далее, я считаю, что гипотеза, указывающая разумную и хорошо обоснованную связь между Иисусом и церковным движением, лучше, чем такая, которая не указывает связи и, объясняя, почему миссия Иисуса не окончилась с его смертью, апеллирует, в конечном счете, к случайности и к опыту воскресения 70.

Вторая сторона вопроса о хорошей гипотезе относительно целей Иисуса и его отношений с современниками состоит в том, и его смертью 71. Опять же этого нельзя утверждать с абсолютной уверенностью. Это может быть и так, но часто выдвигалось и хорошо аргументировалось утверждение, что Иисус пришел к смерти более или менее случайно; он и его последователи создали беспорядки, в которых римские власти ошибочно усмотрели возможность мятежа, и Иисус умер не из-за конфликта со своими современниками, который занимал главное место в его жизни и учении 72. Такое тоже возможно, но опять кажется более предпочтительным постулировать наличие связи между тем, что Иисус делал и говорил, и причиной его казни.

Объединяя эти два момента и выражаясь настолько просто, насколько это возможно, подытожим сказанное выше. Можно себе представить, что Иисус учил одному, был убит за что-то другое, и что ученики после воскресения сделали из его жизни и смерти нечто третье, так что никакой причинной связи между его жизнью, его смертью и христианским движением не существует. Это возможно, но это неудовлетворительно с исторической точки зрения. Далее, я думаю — и это намного важнее априорных предположений — что данные говорят о наличии причинной связи: есть существенная связь между тем, что заботило Иисуса, тем, как ему виделись его отношения со своим народом и его религией, причиной его смерти и началом христианского движения. Цель настоящей работы — исследовать эти данные. Однако прежде мы должны дать обзор существующих мнений по этим вопросам, чтобы более четко сформулировать разногласия.

Состояние вопроса

Цели этого обзора состояния вопроса очень ограничены. Я не собираюсь резюмировать все мнения и хочу лишь показать место настоящей работы среди недавних работ в области новозаветной науки. По этой причине обсуждение ограничится работами общего характера, содержащими более или менее всестороннее рассмотрение проблемы Иисуса, и не будет касаться специальных исследований по частным вопросам. Некоторые из таких исследований будут обсуждаться в следующих главах. Далее, я не буду оценивать по пунктам каждую из рассматриваемых позиций. Из последующих глав будет видно, где я согласен или не согласен с рассматриваемыми здесь точками зрения. Цель, скорее, состоит в том, чтобы посмотреть, каковы основные направления исследований, и получить представление о том, как некоторые наиболее известные исследователи решают вопросы о целях Иисуса и его отношениях с современниками 1. Гипотезу о том, что цели Иисуса шли дальше реформирования грубых, материалистических и националистических представлений о царстве Божьем, наиболее четко сформулировал Альберт Швейцер 2. Мы не будем подробно повторять его хорошо известную точку зрения. Вкратце она состояла в том, что Иисус ждал наступления царства буквально в течение ближайших месяцев, что он считал себя его провозвестником, что он строил свою деятельность так, чтобы приблизить его приход, и когда оно в предполагаемый срок не наступило, он взял на себя страдания (которые, как он думал, были необходимы в преддверии царства), чтобы форсировать его приход. Иисус был прочно укоренен в иудаизме его времени, находился под влиянием «эсхатологической доктрины», которая была целиком еврейской, и отличался от своих современников не богословскими взглядами и представлениями о Боге, а только пониманием своей роли в эсхатологической схеме 3.