Авиация и космонавтика 1995 10 + Техника и оружие 1995 02

Следует отметить, что к «моторамной» версии еще склоняло и то, что за период эксплуатации самолетов Ту-4 было несколько случаев разрушений моторам под двигателями АШ-73ТК, что, естественно, стимулировало эту версию причины катастрофы. Так что все «определилось» просто: плохие самолетчики хотят сгубить хороших мотористов. Таким образом, имелось два «тепленьких» готовых виновника – военпреды завода № 156 и ЦАГИ. Пользуясь этим заключением генерал-майора Заикина, представитель МГБ Волков и составил Приказ Главкома о предании суду – меня и Соловьева.

Главком ВВС, прочитав проект Приказа, сообразил, что одними полковниками дело не обойдется. Ту-95 – разработка государственного значения, связанная с высшими приоритетами обороны страны, при жизни Сталина он каждый день докладывал ему о состоянии дел. Ту-95 был у всех на виду и с его гибелью вопрос о паритете в противостоянии с США затягивается на неопределенное время. Судя по всему и ЦК, и Правительство, и МГБ не удовлетворятся расстрелом одного или двух старших военпредов, а потянут «на плаху» и генералов, а затем и Главкома ВВС.

Первым делом, Главком П. Ф. Жигарев вызвал к себе двух старших военных представителей на заводе 156 и в ЦАГИ, меня и Соловьева, было проведено совещание с нашим участием. Докладывал генерал Заикин, который утверждал, что моторама была непрочная и разрушилась в полете. Военпред ЦАГИ недосмотрел, а военпред завода N9 156 не настоял перед Туполевым, чтобы моторама соответствовала нагрузкам от мощнейшего двигателя 2ТВ-2Ф. Гнев Главкома первым обрушился на Соловьева. Основная претензия, что он подписал Акт по статиспытаниям негодной моторамы. У Соловьева сдали нервы, он, защищаясь, начал кричать в присутствии генералов. Добивать Соловьева помогал Заикин. Кроме Заикина и Главкома все генералы молчали. Затем взялись за меня. Основная моя вина в том, что я «сработался» с Туполевым и, не выставляя требований Главному конструктору самолета, стал его «придатком». Я возразил, говоря что всегда выдвигал перед Туполевым требования, связанные с интересами ВВС, и что это могут подтвердить генералы Руденко, Пономарев, Кувенев – им известна масса примеров тому.. Все генералы, так еще совсем недавно дружелюбно относившиеся ко мне, сидели «как в рот воды набравши» и, судя по всему, смотрели на меня как на кандидата на эшафот. Главком впился глазами в своего заместителя генерала Кувенева, буквально сверля его глазами, и тот заговорил (лучше бы молчал):

– В работе Агавельяна были значительные недочеты, как, например, на 16-м полете «95-1» все 32 лопасти восьми винтов разрегулировались и встали в различное положение шага. Летчику удалось посадить самолет. Причина разрегулирования винтов была изучена в ЦАГИ, а товарищ Агавельян не удосужился мне доложить об этом…

Я был удивлен таким высказыванием и возразил, что все это неправда и, что я докладывал Кувеневу о выводах ЦАГИ и о доработках, сделанных ОКБ на самолете. Кувенев продолжал настаивать на своем, и что причины катастрофы кроются в недрах того полета. Главком молчал.

Терять было нечего и я, невозмутимо посмотрев в глаза Главкома, сказал: «Товарищ Главнокомандующий! Я прошу Вас дать указание дежурному по управлению взять из сейфа в 14-м доме рабочую тетрадь товарища Кувенева за № 1814 и принести нарочным сюда на заседание». Было 2 или 3 часа ночи, тетрадь доставили Главкому. Он взял ее и, не открывая, весьма уважительно передал в мои руки. Я ее открыл, на 5-6 страницах, там был материал по 16-му полету с графиками и с эскизами деталей, выполненными моей рукой. Главком взял тетрадь, медленно перелистал и нежно передал в руки Кувенева. Лица Пономарева и Руденко просветились, видно у них появилась мысль, что нашелся хоть один виноватый генерал в дополнение к двум подполковникам.

Кувенев, перелистав тетрадь, хотел что-то сказать, но Главком прервал его. Обратился ко мне со словами: «Иди, спи спокойно!». На следующий день я узнал, что введен в состав членов Правительственной комиссии от ВВС, по предложению Главкома. Вечером того же дня я принял первый раз участие в работе комиссии. Заседания проходили в МАПе. Я понял, что это не первое. С приходом А. Н. Туполева, с которым я и приехал в МАП, оно началось. Выступали работники ЦАГИ, ЦИАМ, МАП и других организаций. Очень активно – специалисты Заикин, Кузнецов, еще кто-то, и все громили Туполева. Несколько дней в основном все занимались персоной Андрея Николаевича, а он молчал. Задавали какие-то вопросы его заместителям Мин- кнеру, Базенкову, Егеру. В защиту Туполева выступил известный специалист по прочности материалов из ЦАГИ Киносошвили, который настаивал на том, что в лабораториях ЦИАМ он изучал характер излома шестерни редуктора, который ясно показывает, что он усталостного характера. Но основная масса специалистов, за исключением 3-4 человек, настаивала на версии разрушения шестерни от удара. Над всеми довлело мнение двигателистов, что первопричиной катастрофы явился отрыв двигателя от моторамы.

Так прошло несколько дней, днем мы все находились в ОКБ, а вечером на заседании Правительственной комиссии. В один из дней ее работы я шел по длинному коридору четвертого этажа ОКБ. Народу в коридоре не было, чувствовал только шаги идущего за мной человека. Когда он значительно приблизился ко мне, услышал глухой голос: «Вы не туда смотрите! Смотрите Дела ОТК № 34 и № 35». И все, больше никаких слов. Я пошел дальше, не поварачиваясь. Эту информацию передал А. Н. Туполеву, он меня попросил: никому ни слова. Это было утром, а вечером опять поехали в МАП на заседание Правительственной комиссии. И опять ругали Туполева. Заседание шло уже более часа, а Андрей Николаевич молчал. Я подумал, что моя информация не стоящая. Вдруг Туполев заговорил: – Михаил Васильевич! – обратился он к Хруничеву. – Можно Вас попросить обратиться к органам на заводе Кузнецова и арестовать два дела ОТК под номерами 34 и 35 и по возможности завтра доставить сюда, на заседание комиссии.

Н. Д. Кузнецов, до того невозмутимый, с ясным лицом сидевший за столом, вдруг побледнел и его большая голова безжизненно упала на зеленое сукно стола. Генерал Заикин и наш Минклер подхватили грузного Николая Дмитриевича и вывели его в приемную комнату. Заседание на миг остановили.

– Андрей Николаевич, можно, – ответил Хруничев. Он поднял один из множества телефонов и весьма фамильярно начал говорить с кем-то, назвав его по имени и отчеству, повторил просьбу Туполева, но уже от своего имени. Заседание закончилось.

На следующем заседании М. В. Хруничев информировал комиссию о том, что в Делах ОТК имеются Акты, подтверждающие то, что на тридцатом или на сороковом часу работы на стендах в боксе завода имели место разрушения шестерни редуктора с пожарами в боксах, и что человеческих жертв не было. Народ опешил. Вектор общественного мнения резко развернулся на 180°, все с возмущением начали говорить о Н. Д. Кузнецове. Кузнецов сидел, опустив голову. Примерно час громили Кузнецова. Наконец слово взял А. Н. Туполев. Все думали, что вот теперь он отомстит за все сразу, но он сказал о другом.