Инга Каретникова - Как смотреть и понимать произведения искусств

Часто карикатура говорит не о конкретных лицах, а о пороке как таковом. В этом случае художник оперирует вымышленными, но вызывающими у нас определенные ассоциации, образами. Пьяница, взяточник, хулиган, скряга, растратчик — в этих образах подчеркиваются их типичные черты.

Но карикатура воздействует не только сатирической подачей действующих лиц. «Герои» изображены всегда в подчеркнуто комической ситуации, перед нами развертывается сатирический короткий рассказ о событии, разоблачающий «героев», представляющий их в особенно неприглядном виде.

Работы великих карикатуристов переживают свое время, высмеянных людей и событие. Таким карикатуристом был Оноре Домье — величайший французский график XIX века. Каждый лист Домье, был ли он посвящен высмеиванию мещанства, взяточничеству адвокатов или карьере политических проходимцев, остался не только свидетельством непримиримости, веры в прогресс, в конечную победу добра, но и свидетельством высокого искусства, красоты, поэзии.

Какой бы из сатирических листов Домье мы ни взяли, всегда в нем присутствует нечто большее, чем убийственная насмешка и разоблачение, присутствует глубинный второй план, который содержит мечту и веру, то, что принято называть положительным идеалом. Силой положительного идеала Домье обладал не меньше, чем способностью разоблачать врагов.

На одной из своих карикатур Домье изобразил мелкого буржуа, а может быть, служащего, стоящего посреди улицы ночью и с восторгом, с удивлением глядящего вокруг. Он в первый раз обнаружил, что есть красота ночи, тишина спящего города, что на небе луна. Он забыл об этом давно или не знал этого вовсе. Домье издевается над тщедушным человеком, он его презирает за убожество, нищету духа, за то, что все прекрасное в природе, в жизни прошло мимо него. За его презрением стоит более глубокое чувство — ненависть художника к капиталистическому укладу жизни. В этом укладе Домье увидел враждебность человеку, превращение человека в автомат, в придаток бюрократической, биржевой или производственной машины.

Домье сумел выразить свою ненависть в этом листе, но сумел сказать и о другом. О красоте природы, о ее прелести, о ее воздействии на человеческую душу (любую, даже замордованную и зачерствевшую!), о том, как наедине с природой пробуждаются мечты в человеке, давно разучившемся мечтать. И в нас, зрителях, возникает не только жалость к убожеству этого духовного урода, но и сочувствие, усиливающее нашу ненависть к изуродовавшей его жизни. Художник приобщил нас не только к смеху и ненависти, он приобщил нас и к красоте, к разговору о непреходящих ценностях, сделал это силой искусства. Развернув за спиной своего «героя» исполненный поэзии и тишины городской пейзаж, подняв его взгляд к бурному облачному небу с рогом месяца, осветив его лицо бледным светом, уложив призрачные тени у домов, Домье дал понять, что именно красота мира волнует его как художника, к ней он стремится.

Рассматривая работы великих карикатуристов, следует всегда помнить об этом втором плане, о сокровенном смысле их работ. Сатира ценна положительным идеалом. Не случайно величайший русский сатирик Салтыков-Щедрин говорил: сатирику больше чем кому-либо надо знать, что он любит и что защищает.

Для каждого человека, приобщившегося к художественной литературе, образы и герои иллюстрированных книг часто сливаются с теми их изображениями, которые даются в сопровождающих текст рисунках.

Так, с иллюстрациями Владимира Андреевича Фаворского связываются бессмертные образы «Слова о полку Игореве» и «Маленьких трагедий» Пушкина, так, «видишь» толстовского Хаджи Мурата в листах Евгения Евгеньевича Лансере, пушкинского «Медного всадника», в иллюстрациях Александра Николаевича Бенуа, гоголевского Тараса Бульбу в литографиях Евгения Адольфовича Кибрика, чеховские образы в акварелях Давида Александровича Дубинского.

История изобразительного искусства знает имена выдающихся графиков-иллюстраторов. Русским иллюстраторам, не только дореволюционным, но и нашим современникам, советским графикам, принадлежит в мировом искусстве одно из первых мест. Уже с начала XIX века русские графики постоянно занимались книжной иллюстрацией, обнаруживая качества проницательных и смелых интерпретаторов, дающих свое, изобразительное толкование произведениям литературы.

Книжная иллюстрация — самостоятельный вид графического искусства, имеющий свои особенности.

В задачи иллюстратора входит не только создание листов, сопровождающих текст, но и оформление книги в целом. Обложка, суперобложка, заставки и концовки, стиль графического оформления заглавных букв — все зрительные элементы в книге подчиняются той творческой интерпретации, в какой ее текст подается художником. Они составляют единство.

Для художника-иллюстратора важно обладать чувством эпохи, в которую была написана-книга, знать культуру, породившую ее. Иллюстраторы нередко используют элементы изобразительного искусства, современного тексту самого литературного произведения, вводят детали, типичные для быта того времени, передают атмосферу описанной в книге эпохи.

Художник не только должен стать самым чутким и мыслящим читателем иллюстрируемого произведения, — он должен взглянуть на него глазами творца. Но творческое прочтение произведения художественной литературы иллюстраторами разное.

Некоторые графики стремятся помочь читателю понять содержание книги в соответствии с замыслом писателя. Красота образов, самый дух художественного произведения, характер таланта писателя раскрываются этими иллюстраторами, и их создания как бы сливаются с литературным текстом.

Таковы акварели Д. Дубинского к чеховскому «Дому с мезонином»*. В этих прозрачных, легко исполненных листах есть главное — настроение новеллы Чехова, первого поэта в русской прозе, как его называл Лев Толстой. И образы героев, и окружающая их обстановка, и состояние души, охваченной первым большим чувством, были тонко переданы графиком. Он сумел выбрать важнейшие моменты в тексте, отразить в нескольких листах всю суть повествования. Дубинский взглянул на мир и людей глазами Чехова.

Есть иллюстраторы другого типа. Не строгое следование литературному тексту отличает их. Художников волнуют мысли, навеянные произведением, они развертывают в рисунках образе скорее перед зрителем, чем перед читателем.