Алеся Лонская - Репортаж: От идеи до гонорара

— Раньше были. Теперь нет. Теперь мы в одиннадцатом классе.

— Все мысли о ЕГЭ?

— Нет. Просто теперь мы эту школу контролируем. Слюшай, должен же быть кто-то в школе хозяином, да?

— Я думала, что хозяин школы — директор.

— Да мы ее раз в год на линейке видим! Директор! Что такое директор? А у меня травмат есть.

Не нужно путать сцену-кульминацию с внешне конфликтной сценой — скажем, дракой или спором. Не нужно ждать конфликтных сцен, во время кульминации герои вообще могут сидеть молча на стульях, но произойдет что-то такое, что изменит все. Не волнуйтесь: вы почувствуете это. Произойдет что-то, после чего вы скажете. «Вот эта сцена расставила все точки над i в моей голове, показала истинное лицо героев».

Вот кульминация в знаменитом репортаже Андрея Колесникова «Восстание грибов в Воронежской области». Текст начинается историей погибшего грибника, затем следует репортаж из больницы, где умирают дети и родители, которые съели собранные грибы, оказавшиеся поганками. Наконец, журналист сам идет в лес со специалистом по грибам, чтобы узнать, как так: люди собирают лисички, а умирают от бледной поганки. Вот сцена-кульминация. Кстати, она отделяется главой от остального текста.

Тут-то я и нахожу наконец человека, которого долго искал,— Антонину Ивановну Ртищеву, известного воронежского миколога, т.е. специалиста по грибам. Антонина Ивановна — доцент Воронежского государственного университета, автор нескольких книжек по грибам и специалист международного уровня. Вот она-то все и объяснит.

Антонина Ивановна призналась, что не может долго находиться в городе, потому что, как волк, все время в лес смотрит. Ей нужно быть как можно ближе к ее грибам. И мы поехали в лес.

— Я вам приготовила пиццу. Будете? — спросила она, когда мы подъехали к деревне Березовки, за которой начинался настоящий лес, каких, между прочим, вообще-то мало в Воронежской области. Степи там в основном.

Пицца оказалась очень вкусной, и вдруг я почувствовал, что на зуб мне попадают грибы.

— Конечно, это ведь пицца с грибами,— странно улыбнулась она.— Тут есть козляк, шляпка мокрухи, кесарев гриб, ножка гиропоруса… Все как надо, вы ешьте, ешьте…

Мне стало нехорошо. Мне даже пришло в голову, что я становлюсь частью какого-то дьявольского плана, в котором мне уготована не самая последняя роль. (…)

— Вы никогда не пробовали ядовитые грибы?

Я вздрогнул.

— Не пробовали. А я все их знаю назубок. Правда, они этого не любят, но я очень осторожно… Очищаю от земли какую-нибудь часть гриба и лижу. Кто-то ничего не чувствует или чувствует какую-то горечь. А я чувствую совсем другое! У меня с ними совершенно особые отношения, только, наверное, не стоит об этом никому говорить, потому что, сами понимаете, люди разные и могут не так понять.

Мы шли по лесу, Ртищева все время останавливалась, наклонялась, шла дальше. Она явно что-то искала и наконец нашла.

— Вот она,— торжествующе сказала Антонина Ивановна.— Бледная поганка. Роскошный экземпляр! Шляпка семь-восемь сантиметров в диаметре, уже не колокольчатая, но еще не распростертая, оливково-желтая, с пушистыми светлыми хлопьями на поверхности! Мякоть белая, под кожицей слабо окрашенная, тонкая, без запаха и вкуса, пластинки свободные, частые, почти прозрачные!

Ртищева упивалась бледной поганкой, она не отводила от нее глаз, и остановить ее было невозможно.

— Смотрите, ножка ровная, слегка зеленоватая, внизу клубневидно утолщенная с белым чашевидным влагалищем. А колечко! Сверху полосатое, снизу слегка зеленоватое!..

(…) Я уже мечтал только об одном: поскорее выбраться из этого леса. Миколог Ртищева была на их стороне, она давно продала душу грибам, она была с ними заодно.

Выходя на опушку, мы увидели старуху в красной кофте с косой. Старуха прошла было мимо нас, но случайно, видно, заглянула в лукошко Ртищевой. Там, кроме бессмысленного, на мой взгляд, перечного груздя, лежали откровенно ядовитые паутинники, бледные поганки, мицены чистые и ложные поплавки.

Старуха остановилась, молча полезла в корзинку миколога и выкинула всю дрянь. Только после этого она посмотрела в глаза Ртищевой, покачала головой и сказала укоризненно:

— Не надо!

Развязка в репортаже, как правило, не совпадает с реальным окончанием конфликта. Сам конфликт может окончиться только через неделю после того, как журналист уедет с места события. Есть большой «сюжет» (например, снос поселка «Речник» и протесты жителей), а есть внутри него куча эпизодов, и журналист наблюдает лишь один из эпизодов (снос конкретного дома и его защиту жителями). Мы находим завязку, кульминацию и развязку внутри этого эпизода, и у нас в репортаже появляется свой маленький сюжет. Мы ведем речь об этом сюжете — нашем, внутреннем, созданном нашими впечатлениями.

И для этого репортажного сюжета развязка — сцена, в которой закодирован для читателя некий ответ: либо надежда на окончательное преодоление препятствий, либо отчаяние (т.е. развязка может как подкреплять кульминацию, так и опровергать, но лишь намеком). И если журналист закодировал в ней впечатление, что проблема не решится,— репортаж может завершиться соответствующими пессимистическими словами героя или сценой, где он делает что-то, что показывает тщетность борьбы. В реальности через неделю борьба может завершиться в пользу героя или произойдет что-то еще, что перевернет восприятие конфликта. Мы не можем этого предсказать. Например, журналист пишет репортаж про снос поселка «Речник». Дома сносят, жители кидаются под экскаватор. Развязкой может стать сцена, когда техника прекратит сносить дома: жители своего добились, власти обещали дать паузу. Однако сам конфликт не окончен, завтра техника может снова пойти в работу. Окончено только наблюдение журналиста за героями. И в этом случае у репортажа с позитивной кульминацией может быть пессимистический эпилог-флешфорвард, где журналист расскажет, что на следующий день техника все-таки снесла дома. Это противоречие, этот переход от счастья к несчастью, часто венчает репортажи и генерирует сильные эмоции. Такова реальность, ведь драма — отражение жизни, только в концентрированной форме!

Развязка всегда обозначается сценой. Чаще всего это окончание сцены с кульминацией, между ними нет разбивки, как в тексте про дежурство на выборах. Однако в специальных репортажах и трендовых репортажах текст может состоять из сцен в разных местах, объединенных одной проблемой. Тогда развязка может отделяться от кульминации бэкграундом. Так, в репортаже Колесникова «Восстание грибов в Воронежской области» после кульминации следует еще одна глава с бэкграундом, что стало дальше с героями (фактически это эпилог: рассказывается, что грибники, с которыми он беседовал,— умерли в больнице на следующий день). Но оканчивается текст на сцене-развязке, где журналист возвращается к персонажу из кульминации.