Алеся Лонская - Репортаж: От идеи до гонорара

А Ртищева на прощанье раскрыла мне вообще все карты. Она уже не считала нужным скрывать от меня главное.

— Поймите,— холодно сказала она на прощанье,— ведь грибы — только наполовину растения.

— Как вы сказали?

— А наполовину… — продолжила было она и только тут замолчала.

Из текста понятно, что «прощание» с Ртищевой состоялось раньше, чем журналист побывал на следующий день в больнице, но сцена хорошо идет под финал.

Развязка должна быть короткой, у нее короткий хвост ( рис. 5 Рис. 5. Эмоциональное нагнетание ).

Как правило, лучшая концовка содержит не более одного абзаца после последнего эмоционального подъема, т.е. после истинной кульминации. Посмотрите еще раз, например, как заканчивается текст про выборы:

Они знали, что я не успею. Но сделали так, чтобы не было юридических претензий.

Здесь очень короткий «хвост»: всего одна строка. Но начинающие журналисты часто удлиняют его тремя абзацами морализаторства. Станет читатель читать этот «хвост», где больше нет эмоционального подъема? Он пробежит глазами начало ваших последних абзацев и поймет, что не за что зацепиться, и бросит читать. «Зацепиться» он может только за очередное эмоциональное напряжение, а оно всегда видно с начала абзаца [23] Кстати, проанализируйте, как вы начинаете абзацы в тексте. Если первое предложение не содержит эмоциональной приманки, потерян весь абзац! Особенно если он начинается с вводных фраз. Отрубайте его! Тащите самый сок абзаца в начало абзаца. . Если вам еще есть, что сказать дополнительного,— добавьте эту информацию в подверстку, которая будет идти под репортажем отдельным дизайном [24] В подверстке обычно идет дополнительная информация по теме. Это может быть количество погибших, результаты опросов, рецепты для текста про повара и т.д. Нужность подверстки оговаривается с редактором. .

Итак: развязка — это сцена. И если начальная сцена показывает конфликт, то завершающая — помогает читателю сделать вывод. Но талантливый журналист не говорит вывод прямо, он заставляет читателя его сделать.

Через три часа после начала заседания Данилкин, внезапно повеселев, объявляет перерыв на обед. В состязании, кто быстрее попадет на первый этаж в столовую, адвокаты, задерживающиеся у «аквариума», удручающе проигрывают прокурорам. В самой столовой можно убедиться, что здесь судебная власть точно выше исполнительной: для судей есть специальный столик, а для прокуроров — нет. Сидят за обычными столами. То есть любой может сесть рядом с прокурорской бригадой, жующей ленивые голубцы. Или не садиться рядом.

Это сцена, поставленная в конце репортажа про суд над Ходорковским. Она оставляет итоговое впечатление: решается судьба человека, который может на долгие годы сесть в тюрьму, а для сотрудников суда и прокуратуры это — обыденная ситуация, и они спокойно бегут есть, да еще и соревнуются. Кроме того, демонстрируется, что судебная власть выше исполнительной, видимо, только в столовой. Потому что в зале суда, как следовало из репортажа, судебная власть вполне прогибается под «заказ». Вместо того чтобы комментировать это прямо, журналист ставит «говорящую» сцену, и читатель делает этот вывод сам.

Ульрих Фей и Ханс-Йоахим Шлютер [25] Fey U., Schlüter H.-J. Reportagen schreiben. Von der Idee bis zum fertigen Text. Berlin: ZV, 2003. S. 69. предлагают несколько вариантов концовки, из которых наиболее адаптированы, удачны и привычны для нашей прессы три.

• Закольцовывание

В последней сцене репортажа журналист часто возвращается к героям, действия которых мы видели вначале, и завершает текст информацией о том, чем кончилась их история. Пример такого окончания я нашла в журнале «Сноб» в репортаже «Конфеты или смерть: особенности национального бомжевания» [26] Карлюка Т. Конфеты или смерть: особенности национального бомжевания // Сноб. 2012. 10 июля. . Текст начинался со сцены беседы с бомжом дядей Жорой, в которой он говорил, что мечтает о красной икре и о том, чтобы прочитать Гамлета на английском языке. Дальше шли главы про встречи с другими бомжами. Но текст завершается возвратом к первой истории.

На следующий день мой друг поехал на велосипеде к озеру, которое возле Русановских садов. Дядя Жора сидел на том же месте и кормил уток. — Это вам от Гали,— сказал друг и поставил перед дядей Жорой коробку с двумя банками красной икры, французскими булками, сливочным маслом и «Гамлетом» на английском языке. Друг отъехал и спрятался за деревом. Он сказал, что дядя Жора начал плакать, когда открыл коробку.

Обратите внимание: нам не нужно ждать, чем закончится реальная история жизни бомжа дяди Жоры или история его «бомжизма». Чтобы завершить историю, рассказанную читателю, журналист сам сделал шаг. После этого эпилога нам не требуется завершать репортаж морализаторством о том, что «бомжи — тоже люди». Плачущий над бутербродом с красной икрой бомж дядя Жора — достаточно эмоциональная картина, чтобы оставить ее без комментариев.

Закольцовыванием закончил репортаж про грибы и Колесников, как мы видели в примере выше. Только вернулся он не к изначальной истории, а к кульминационному персонажу. Произошло это потому, что в этом тексте развязка от кульминации отделена бэкграундом.

• Концовка-контраст

В ней обыгрывается неожиданный поворот сюжета. Это должна быть сцена, иллюстрирующая какое-то противоречие.

Журналистка побывала в больнице, где тяжелобольных детей помогают реабилитировать с помощью больничных клоунов. Автор не использовала структуру сюжета, что привело к беспорядочным чередованиям сцен и бэкграунда таким образом, что они не образовывали эмоционального нагнетания и сброса. Редактор устранил эту ошибку.

Вот концовка автора в исходном виде, до редактирования.

Спустя часа три больничные клоуны завершают обход. Кое-кому нужно ехать в другую больницу.

В холле за отделением плачет чья-то мама, разговаривая по телефону. Говорит что-то про осложнения.

А дети здесь как дети. Самые обычные. Играют, сидят за компьютером, общаются. Только вот болеют.

«Часто думают, что детская больница — это хоспис, где маленьких пациентов провожают в последний путь. Но это не так! Детей здесь лечат, и они выздоравливают! И странно будет не помочь им в этом, если хоть малая доля этой помощи в твоих руках»,— говорит Костя. Больничные клоуны приходят к детям и в РДКБ, НИИ им. Бурденко, ДКБ им. Сперанского, НИИ им. Блохина, Морозовскую и Филатовскую больницы, детские дома. Также они ездят в Казань, Ростов-на-Дону, Санкт-Петербург и Орел, передавая свой опыт новому поколению клоунов. (…)