Степан Жихарев - Записки современника

таки сухи. Но пусть наперсников и не будет: так все же надобно обставить трагедию другими персонажами, например жрец Матфан и военачальник Омар разве не такие же наперсники Гофолии и Магомета? Дело не в наперсниках, а в ходе пьесы, в занимательности ее содержания, в верном изображении характеров, нравов и в таком расположении действия, чтоб ни один персонаж не входил на сцену и не сходил с нее без причины, как то делается в „Русалке“ или в „Артабане“, трагедии одного из друзей моих (я поклонился). Какой хочешь имей талант, а из одних сцен à tiroirs трагедии не составишь: все-таки придется склеить их посредством каких-либо липших персонажей: наперсников, просто, или наперсников-жрецов и военачальников, да и в самом „Эдипе“ Антигона, в сущности, не та же ли наперсница? В сюжетах из древней истории и таких, которые взяты из Эсхила, Софокла и Эврипида, наперсники не мешают: они заменяют хор древних; но, конечно, странно видеть в трагедиях, взятых из русской истории, наперсников и наперсниц, как у Сумарокова, у твоего батюшки и даже как у нашего Владислава Александровича, который в „Дмитрии Донском“ дал наперсницу Ксении; а, кажется, не трудно было бы, заменить ее кормилицей, няней — чем хочешь, пожалуй, хоть барской барыней, если не нравилась боярыня».

Князь Шаховской и в серьезных разговорах не мог обойтись без колкости и насмешек.

В конце августа Григорьев, получив увольнение от службы, поступил на театр и, приняв фамилию Брянского, дебютировал в сентябре (на театре, бывшем в доме Кушелева, где теперь Главный Штаб) в роли Лаперуза. Эта драматическая роль дана была ему с намерением, чтоб удержать его от излишней горячности, которая всегда почти увлекает молодых артистов и заставляет их невольно выходить из пределов благоразумия. Брянский выполнил роль хорошо и имел успех. После того он играл во многих пьесах, большею частью комедиях, и разумеется, как прежде предположено было, Видостана в «Русалке» и Солимана в «Трех султаншах», которых богатые костюмы так приличествовали его красивому стану и пригожему лицу. Он начинал привыкать к сцене, ознакомился

40 С. П. Жихарев

с ее условиями, стал развязнее, почти овладел интонациею своего голоса, узнал публику и через четыре месяца, то есть 6 января 1812 г., явился в роли Шекспира в комедии «Влюбленный Шекспир», 116 116 Комедия «Влюбленный Шекспир» переведена Д. И. Языковым и замечательна тем, что напечатана без еров. Это было первое нововведение в нашу азбуку. За букву е р вступились многие литераторы, и по этому случаю появилось много забавных стихотворений, которых, впрочем, цитировать не стоит. в которой Яковлев был превосходен. Эта роль, хотя и комическая, но написана Дювалем для актеров трагических и собственно для Тальмы. Брянский, несмотря на сравнение с великим нашим актером, которое его ожидало, имел отличный успех. Я помню, что он прекрасно играл ту сцену с Кларансою, в которой, проходя с нею роль, он делается недоволен ее бесстрастным выражением любви и ревности и начинает вразумлять ее, что значат страсти любовь и ревность и как должно изображать их: «Ревность — адское чувство, гнетущее здесь, то есть сердце. . .». Игра в этой сцене Брянского нравилась и самому Яковлеву, который был чужд зависти, принимал радушное участие в успехах молодых талантов и готов был уступать им роли, если они находили их по своим силам. Исполнив роль Шекспира, Брянский занял решительно почетнейшее место на русской сцене после Яковлева. Предсказания князя Шаховского начинали сбываться; однако ж он на этот раз последовал совету Крылова и заставлял Брянского большею частью играть в драмах, комедиях, а иногда и в водевилях. Для Брянского собственно возобновлена была комедия в стихах Ефимьева: «Преступник от игры, или 117 117 Я разумею: Лизу, или Признательности торжество; * И ту, какой и естество Не создавало : Лизу, или Распрепечальный результат И гордости и обольщенья** Ну, так бери свои творенья Да и скорей их в печку, брат! * «Лиза, или Торжество благодарности», драма Н. Й. Ильина. •* «Лиза, или Следствие гордости и обольщения», Драма Б. М. Федорова.

Братом проданная сестра» wв которой он отлично выполнил роль Безрассудова.

Я следил за игрою Брянского до конца августа 1816 г., то есть до того времени, когда я оставил Петербург; следовательно могу только говорить о т о м Брянском, которого я видел и слышал в первой его молодости, и к тому ж в немногих ролях классических трагедий, ролях, принадлежащих, по мнению моему, к настоящему его амплуа, потому что он показался мне в них превосходнее, нежели в ролях прочих пьес. Говорят, что впоследствии он с огромным успехом играл в драмах и особенно роли злодеев, как то: Вальтера в «Женевской сироте», Франца Моора в «Разбойниках» и проч. Может быть. Следуя правилу не судить об актерах по рассказам других, я не стану говорить о том, чего не видал, но едва ли талант и физические свойства, созданные для классической декламации и превосходные в ролях, требующих сценического благородства, могли пбд-чиниться условиям, необходимым для верного изображения таких злодейских характеров, какие он, судя по обширному своему репер-туару, принимал на себя. Впрочем, это покамест в сторону. Я видел Брянского в следующих ролях: Марцелла в «Маккавеях», Ираклия и «Ираклидах», князя Курбского в «Покоренной Казани», Ореста в «Ифигении в Тавриде», Ахилла в «Ифигении в Авлиде», Трувора в «Синаве и Труворе», Фарана в «Абуфаре»; Парида в «Гекторе», Амана в «Эсфири» и, наконец, Танкреда в «Танкреде». Все эти роли, кроме Танкреда, были им созданы, и никто не мог служить ему в них образцом, а молодой двадцатипятилетний актер, который только четыре года действует на сцене, создающий роли Ахилла, Ореста и Фарана на сцене обширной, пред многочисленною публи-

КОЙ—такое явление, которому не только ç России, но и в самой Франции — отечестве первостепенных сценических талантов — примера не было; однако ж мы были свидетелями этого события, и, к удивлению, все вышецсчисленные роли Брянский исполнил прекрасно; а в тех местах, которые не требовали большого увлечения и пылу, мог даже назваться превосходным. Брянский был чтец по преимуществу, чтец, каких я мало встречал в жизни, и в этом отношении он чрезвычайно был полезен сочинителям и переводчикам трагедий, которые доверили ему свои произведения: ни одно слово, ни одно выражение не пропадали даром; по замечанию Крылова, он низал их бисером и умел выказать все красоты и достоинства стихов. Много трагедий, благодаря Брянскому, удержалррь на сцене, и без него «Йфигениц в Авлиде», несмотря на игру Семеновой в роли Клитемнестры, не произвела бы такого впечатления, потому что тогда роль Ахилла должен был бы играть Яковлев, а важная роль Агамемнона, за увольнением Шушерина, досталась бы Сахарову или Каменогор-скому — и какие были бы это Агамемноны? Впрочем, я всегда думал, что Яковлев в роли кипучего Ахилла (le bouillant' Achille), а Брянский в роли Агамемнона, если б не его молодость, были бы более на своих местах. Как бы то ни было, Брянский выполнил роль Ахилла к общему удовольствию знатоков, и если он, по природе своей, не мог быть в такой же степени кипуч, как Лафон, то играл с таким же благородством и достоинством, как и знаменитый Ахилл Французского театра.