Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Большую роль в гомосексуальной субкультуре играли специфические жесты и слова, позволявшие гомосексуалам узнавать друг друга. Мужчины, желавшие иметь секс с юношами или другими мужчинами, давали об этом знать по-разному. Некоторые жесты были заимствованы у проституток, привлекавших клиентов, другие означали просьбу нежного внимания со стороны более богатого мужчины. Мотив нищеты пронизывает рассказы многих молодых людей, искавших контакта с состоятельными мужчинами. Броская одежда, яркая косметика и пудра, женоподобные манеры — всё это было способами привлечения внимания и сигнализировало о целях юношей и мужчин, принадлежавших этой субкультуре.

Наиболее выразительным был характерный взгляд, самая распространенная форма осторожного самораскрытия. Судя по замечаниям анонимного осведомителя, «стучавшего» на петербургских «содомитов», об этом знали даже непосвященные:

Теткщ как они себя называют, с одного взгляда узнают друг друга по некоторым неуловимым для постороннего приметам, а знатоки могут даже сразу определить, с последователем какой категории теток имеют дело 79.

Обмен долгими взглядами, особенно в местах с известной репутацией, означал принадлежность к соответствующей субкультуре. Солдаты и «тетки» соблюдали этот ритуал вблизи общественных туалетов Зоологического сада; то же повторялось подростками и их клиентами около цирка Чинизелли (по воспоминаниям от 1908 г.) 80. К числу интересующих нас жестов принадлежали также просьбы поделиться сигаретой или дать прикурить. Правда, некоторые «хулиганствующие» мужчины-проституты пренебрегали осторожностью и просто подходили к потенциальным клиентам с протянутой рукой и грубоватым «Драсьте!». Один предреволюционный бытописатель [В.П. Руад-зе] заметил, что мужчины, «“покупающие” товар, носят на лице особую специфическую маску желания; стоит только подглядеть брошенный как бы вскользь взор такого господина, чтобы убедиться, что он пришел сюда не даром, что загнала его сюда исключительно страсть к “мальчикам”» 81. После 1917 года набор призывных сигналов не изменился. Хорошо осведомленный матрос, арестованный в 1921 году на «педерастической вечеринке» в Петрограде, показал, «что многие из посетителей вечеров занимались педерастией — знал, так как видел это из их взглядов, разговоров и улыбок» 82. Уже упоминавшийся проститут Т.П. говорил, что за 1925—1927 годы он «видел лично, встречал где-либо [или] распознал как одного с ним сорта» в Москве не менее 5 тысяч гомосексуальных мужчин.

После вступления в контакт обычно завязывалась беседа. Петербургский юрист А.Ф. Кони в своих интересных воспоминаниях «На жизненном пути» приводит некоторые истории, рассказанные в 1870-х годах потерпевшими от шайки вымогателей Михайлова. Чтобы скомпрометировать богатых мужчин, они прикидывались бедными, но благородными юношами. Вероятно, такие слезливые истории рассказывались не только шантажистами, но и мужчинами-проститутами. К мировому судье, направлявшемуся через «роковой Пассаж» в свой клуб на Михайловской площади, подошел член шайки и попросил денег для умирающей матери. Наивный судья сжалился и дал три рубля, а юноша, сделав вид, что получил мзду за мужеложство, и чтобы привлечь внимание, поднял крик и заявил, что если «такие гадости предлагаешь», то должен не скупиться и заплатить «пятьдесят рублей». Другие члены шайки плакались прохожим, что «исключены из училища за неплатеж». Излюбленный прием состоял в том, чтобы, стоя у входа в цирк Чинизелли, упросить состоятельных мужчин купить бедняжке билет на представление 83.

Во всем этом ощущается классовый раскол. Но столь же значимыми были различия между городом и деревней. М.А. Куз-мин описывает встречу на Невском проспекте в 1924 году с «профессионалом», вероятно, только что приехавшим в город. Хотя дело было после революции, оба участника — проститут и потенциальный клиент — действовали по привычной схеме, видимо, мало изменившейся после падения царизма:

На Невском поглядел на какого-то милого. Он побежал и тр... [?] опять вернулся. Вступил в разговор, «как прийти на Лиговку?». Потом обычная [?] история. Из деревни, мёста, погибать не хочется, откров<���ен-но>[?] и т. д. «Почему заговорил? Вижу, что добрый человек. А почему я на вас смотр<���ел>? Не знаю. Понравилось. Да? Так я немножко понравился вам?» Сейчас же мечты чуть ли не о совместной жизни, о гулянье, ученье, культуре и т. п., о поездке в деревню. Наивно, фальшиво, льстиво, простодушно. Записал адрес, свой дал. Как все деревенские, ханжйт. Но я так давно не видел русского мальц<���а>, что было приятно. Если профессионал, то тем лучше. Женат ли я, да с кем живу <...>. Ходили по Надеждинской (ныне — Маяковская. — Ред), но всё слишком светло 84.

На следующий день «профессионал» пришел на квартиру

М.А. Кузмина, и автор дневника отправился с ним выпить:

Конечно, у него есть душа и мечты, хотя бы самые глупые и смутные. «Темный» человек, как он говорит. Зашли в пивную. Мне было невероятно скучно и неловко, что мне с ним делать. Да, это не 1907 год, когда такие приключения могли меня занимать. Главное, я не выношу, когда на мне что-то строят. Побежал, как освобожденный... 85

М.А. Кузмин досконально знал сценарий отношений «клиент—проститут», поэтому его собеседник (деревенский юноша), ревностно следовавший этому сценарию, утомил несчастного «клиента» до изнеможения. Сценарий пронизан рядом оппозиций: «город против деревни», «образование против невежества», «предполагаемое богатство против предполагаемой нищеты», «опытность против юности». После революции жаргон городских мужчин-проститутов почти не изменился.

В царском Петербурге «продажных катамитов» и ищущих их «теток» иногда можно было отличить по женоподобным жестам и одежде или просто по странному костюму. Трудно понять, в какой степени эта семиотика была принята каждой группой (и не только атрибутировалась посторонними). Возможно, и ранее им была присуща определенная степень женоподобия, и она еще более развилась по мере становления городской гомосексуальной субкультуры. Медицинские источники середины XIX века описывают более традиционный мужской половой обмен (например, в бане или с прислугой), ничего не говоря о женоподобии юношей и мужчин, продающих секс. Но, судя по всему, с целью привлечения клиентов некоторые мужчины-проституты всё же прибегали к женоподобным знакам на улицах Петербурга. Дантист, снявший в Пассаже в 1869 году молодого мужчину для платного секса, «понял, чем этот человек занимается и что он готов себя предложить для мужеложства; это было понятно из его обращения со мною, которое имело вид женской любезности» 86. Члены шайки шантажистов Михайлова носили очень «странные костюмы» — «плисовые истертые шаровары и сапоги с красными отворотами», а в одном эпизоде фигурировала «длинная, не по росту бархатная жилетка» 87.