Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Эту ситуацию ярко иллюстрирует дело об убийстве в 1926 году «гомосексуалисткой» Ш. своей партнерши — проститутки Л. Материалы истории болезни также наводят на мысль, что, подобно западным коллегам, советские врачи усматривали связь между проституцией и женской гомосексуальностью 18. Ш. до встречи с убитой дважды была замужем: первый раз — до мировой войны, очевидно, по любви, а второй — во время Гражданской войны, — «не любя, по расчету». В 1919 году Ш. овдовела и в поисках средств к существованию уехала в Москву. Сначала Ш. и Л. жили в одной квартире, а затем — в одной комнате. Познакомились они в столовой, куда устроились на время. Подрабатывая еще и в качестве прислуги, Л. приводила домой мужчин для платного секса. Ш. чинила одежду, стирала и готовила для Л. Московским судебным психиатрам, Евгению Константиновичу Краснушкину (1885—1951) и Н.Г. Холзаковой, Ш. сообщила, что Л. сексуально домогалась ее и что она, Ш., в конце концов была вынуждена зарубить Л. топором. Врачи с сомнением отнеслись к уклончивым и неопределенным утверждениям Ш. о краткости и эпизодичности ее половых отношений с Л. Было выдвинуто предположение, что «бисексуал» Ш. не только имела регулярные интимные отношения с Л., но периодически занималась и проституцией 19.

Психиатрам не удалось выяснить, какова подлинная роль коммерческого гетеросексуального секса в партнерстве Л. и Ш. В отличие от Б.И. Бентовина, врачи не решились заявить о прямой связи между «лесбийскими» отношениями и вовлеченностью в проституцию через покровительство, предпочитая вместо этого видеть в «маскулинизированном» теле Ш. биологическое объяснение девиации. Другие исследователи рынка гетеросексуальной проституции первых лет Советской России отмечали экономическое партнерство молодых женщин (продающих секс) и пожилых (сдающих им комнату), но даже не обсуждали вопроса о том, что за подобным симбиозом могут скрываться однополые отношения 20. В случае с А. и Ш. однополые отношения фактически связали их в одну семью, ведущую совместное хозяйство. Какими бы ни были бытовые и экономические отношения между ними (психиатры мало что могут сказать об этом аспекте), врачи объясняли участие женщин в секс-торговле и их «женскую гомосексуальность» маскулинизацией и дегенерацией.

Тремя годами позднее психиатр Е.К. Краснушкин опубликовал серию лекций о «преступниках психопатах», где в числе прочего рассмотрел случай тридцатипятилетней «поэтессы» с «целым букетом всяких сексуальных извращений» и «очень авантюристическим прошлым», в чьих стихах «воспевается лесбосская любовь», а экскурсы в гетеросексуальную проституцию привели к столкновению с милицией и психиатрией 21. Красочное описание Е.К. Краснушкиным его пациентки выдержано в рамках стереотипа о «проститутках как лесбиянках»:

«Поэтесса» была арестована за содержание притона разврата. Она — гомосексуалистка, она — эксхибиционисгка (мс!), она — садистка и мазохистка, она страдает вуаерством и т. д. На почве всех этих извращений и создается ее дело. Она обвиняется в содержании притона <...> завлекает с биржи какую-то артистку, завязывая с ней гомосексуальную связь и наконец совершает гомосексуальный акт в присутствии двух мужчин, угощающих их (двух женщин) вином и закусками и платящих за это сексуальное зрелище 10 р<���уб>. 22.

Е.К. Краснушкин не описывает в деталях природу связи его пациентки с безработной артисткой. В свою лекцию он включил одно из стихотворений «поэтессы», называя ее «очень социально деградировавшей» из-за приверженности автора «исключительно интенсивному алкоголизму и кокаинизму». Однако о поэтических опытах своей цодопечной, «посвященных лесбосу», психиатр высказывается в сравнительно благоприятном тоне, полагая, что «несомненное дарование» артистки заставит снисходительнее отнестись, к ее «авантюрной Истории».

Любви священнЫ! я не знала,

Не знала я девичьих груез...

Потомства в браке н^ искала iИ не цлела ,венки , /*

> Меня бее вдаль манили встречи,

Манил порочно ярфад гре*,

Подруг Влюбленных- страстИОсТь, грезы ' И йх гйетуШ;еч:крьггый, сН^ех..„

Я в их кругу бйгла вакханкой..* ,

JПила их ласки -* ласкойтбл... >

v Не раз ггленилась я смуглянкой,

Щ раз с блондинкой "грех был смел.

Я их любила дни и ночи"...

В сплетеньях тела на пути...

' Любила неги полной очи, *

Любила сон на их груди... *

Но всё прошло... Всё безвозвратно,

Я поняла, что всё обман...

Что не вернуть свой путь обратно,

Что жизнь моя — сплошной дурман! 23

Е.К. Краснушкин, видная фигура советской психиатрии, очевидно, ощущал педагогическую ценность «сексуального зрелища», представляемого этой «пациенткой-поэтессой» и ее стихами. Это был незабываемый пример «одаренного психопата», интересный случай клинической практики, о котором можно было рассказывать студентам, изучавшим психиатрию в Московском государственном университете. Страсть этой женщины, пронизывающая ее стихи, и обстоятельства ее истории, по-видимому, свидетельствовали о живучести однополых отношений и покровительстве им в среде проституток.

Женский однополый эрос между проститутками иногда был отмечен оттенком грубоватой культуры низших классов. Представительницы более привилегированных слоев отличались сдержанностью в выражении влечений. В психиатрической литературе эпохи царизма можно наши ряд биографий жевдцин из Дворянства и буржуазии (см., например, переданную доктором В.Ф. Чижом биографию ЮлИшОстровлевой). Сильная воля, образование и финансовые возможности позволяли им раскрываться в однополом самовыражении 24. Летописи* их жизней, рОторые можно составить на основании этих медицинских источнике®, весьма схожи с тем, что мы знаем о жизни литературных «лёсбиянок» в салонах конца царской эпохи 25. На заре советской эры женщины, обладавшие культурным капиталом, порой инвестировали этот ресурс в обустройство домашнего (приватного) пространства, скрывавшего от посторонних глаз однополое влечение. Для культуры литературного салона были необходимы политическая и зхешомйческ&я стабильность. С конца же 1920-х годов ситуаций стала ухудшаться, а с началом социальной трансформации' первой пятилетки стабильность и вовсе сошла на нет. Исторические корни «лесбийской субкультуры» в России, и без того неуловимые и хрупкие в первые три десятилетия XX века, были оборваны этими переменами, о чем мы поговорив во второй части Этой книги.

Одним из способов домащнего сокрытия однополых отношений была гетеросексуальная семья. В целом традиционная русская семья не испытывала враждебности к гендерному нонконформизму и однополым отношениям внутри нее. Семьи стремились, часто весьма гибко, сдерживать, контролировать или приспосабливаться к этому феномену. Истории психиатрических болезней царского и раннего советского периодов свидетельствуют, что родители спокойно воспринимали интерес девочек к одежде и играм мальчиков. В детском возрасте к мальчишеству и неумению девочек вести хозяйство относились терпимо, но от тех же девочек ожидали адаптации к 16 годам или согласия на брак 26. К аккомодации сексуально-гендерного диссидентства некоторые семьи шли необычайно долго. Ю. Островле-ва говорила, что «мать уже с 12 лет не имела [на нее] никакого влияния»; одновременно вдовствующая мать семейства (как и вся семья) восхищалась «трудолюбием» дочери и «ее энергией» выбора экстраординарной профессии — иметь «промысел легкого извоза». Островлева-младшая, ежегодно зарабатывавшая «три или четыре тысячи» рублей, распоряжалась ими по своему усмотрению. Мать и дочь были экономически независимы друг от друга. Анализируя социальное становление молодой женщины, психиатр В.Ф. Чиж пришел к выводу, что «при большей дисциплине в воспитании и жизни дело не пошло бы так далеко» 27. Возможно, он намекал, что отсутствие в семье твердой отцовской руки привело к появлению у Островлевой «многих странностей».