Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Данная книга — одно из многочисленных исторических исследований однополой любви, появившихся за последнее время и посягающих на непогрешимость сложившейся на сегодня закосневшей секс-гендерной системы. Большинство этих работ посвящено западному индустриальному обществу 3. Но соответствующий анализ других наций и культур не менее важен, поскольку миграция идей о сексуальности и гендере из Европы и США наложила существенный отпечаток на конструкцию властных отношений в этих обществах 4. Изучение сексуально-гендерного диссидентства в России не обходной маневр с целью отойти от некоего воображаемого магистрального исторического повествования, чтобы возвысить «сексуальное меньшинство». Автор монографии избрал узкую историческую тему, желая показать, как до недавнего времени вся сексуальность сводилась к одной лишь гетеросексуальности, считавшейся единственно естественной 5. Не принимая во внимание фактор гомосексуальности, мы не сможем понять всех мотиваций действий российской власти в 20-м столетии. Тайной за семью печатями окажется для нас обусловленность формы власти гендером (в развивающейся стране гендер может стать ключевой ареной борьбы за власть), если оставить без внимания однополые отношения (same-sex relations) как важную составляющую гендерной и сексуальной идентичности.

В силу различных причин советские и западные работы по истории гендера и сексуальности в России игнорируют контртрадиционные гендеры и влечения. Когда речь заходит о гомосексуальности, они не придают должного внимания ее значимости. Надеюсь, нижеследующий обзор трактовок этих тем в исторической литературе будет способствовать лучшему пониманию сексуального и гендерного наследия России.

Дискуссии относительно позднего обращения к проблемам секса в СССР обычно начинаются с цитирования известной фразы эпохи гласности, произнесенной одной из участниц американо-советского телемоста: «У нас секса нет» 6. Коммунистический режим ограничивал дискуссии о поле только профессиональной литературой, которая тщательно контролировалась, что порой выливалось в полный абсурд 7. Идеологические установки, выработанные в сталинскую эпоху, постулировали отсутствие необходимости обсуждать «нормальные» половые (sexual) отношения между мужчинами и женщинами. Социализм создал «гигиенические» условия (экономическая стабильность, рациональное брачное законодательство, охрана материнства и детства), благоприятствовавшие не вызывавшей проблем естественной гетеросексуальности. Сексуальные перверсии («половые извращения»), очевидно, должны были отойти в прошлое, поскольку социализм устранил источники пресыщенности, излишеств и эксплуатацию женщин — всё то, что считалось причиной подобных отклонений в капиталистическом обществе. Мужская гомосексуальность была молчаливо и безоговорочно признана преступной, а с незначительным числом прочих перверсий «сексуальные патологи» («сексопатологи») легко справятся в психиатрических больницах 8.

Согласно этой поздней советской парадигме, пол — это без-возрастной внеисторический естественный феномен. История «женского вопроса», который, как утверждалось, был решен при реализации масштабных проектов первой пятилетки, представляла собой единственную тему, в рамках которой могли вестись сдержанные дискуссии относительно социализма и пола до и после большевистской революции 1917 года 9. Историкам приходилось отстаивать нормы, установленные «зрелым социализмом», и делали они это с безапелляционностью, превосходившей самого Владимира Ильича Ленина (1870—1924). Под каким бы углом зрения ни возникала необходимость рассмотрения сексуальности в литературе или биографических трудах, советские историки были приучены объявлять это излишне «сексологическим», более достойным внимания врачей, нежели профессиональных историков 10. Кроме того, советское неприятие и непонимание мужской гомосексуальности нанесло непоправимый вред многим биографическим исследованиям 11. Советский идеологический пуритантизм выливался в сокрытие биографической документации, которая могла подорвать миф об универсальной гетеросексуальности и патриотической половой сдержанности 12.

В западной же исторической литературе мало кто подвергал сомнению этот советский миф. Было несколько попыток дискуссий относительно однополых отношений, и лишь некоторые оказали влияние на политическую и социальную историографию. Самые ранние исследования гомосексуальности в России 20-го столетия ограничивались этнографическими описаниями или полемикой по поводу идеологии сексуальной реформы 13.

Начало научному изучению этой темы положили литературоведческие и культурологические исследования Саймона [Семена Аркадьевича] Карлинского 14. В своих последних статьях он обобщил собранный материал, исходя из трактовки советского режима 1920—1930-х годов как тоталитарного. Этот анализ был по достоинству оценен в посткоммунистической России, где работы исследователя появились как в широкой прессе, так и в изданиях геев 15. Российские публикации С. Карлинского открыли долгожданные исторические перспективы для наиболее инициативных лесбиянок и геев, а также для более широкой аудитории бывшего Советского Союза. Западные авторы, даже придерживавшиеся противоположных С. Карлинскому взглядов, тем не менее опираются на его тексты 16.

Однако исследования С. Карлинским советской гомосексуальности создали некоторые проблемы для историков царизма и советского общества. Его объяснение, в силу каких причин мужеложство (sadomy) 6 6 [В английском оригинале — слово «sodomy»; англо-русские словари дают два его значения: «педерастия»; «гомосексуализм». В «Дополнении к Большому англо-русскому словарю» (М., 1981) введено еще одно значение: «скотоложество».] как преступление не было включено в Уголовные кодексы Российской Федерации 1922 и 1926 годов, и его трактовка политических и медицинских взглядов на однополую любовь в период декриминализации мужеложства в Советском Союзе (1922—1933), основывались на ограниченном круге опубликованных документов. Эти выводы были продиктованы «тоталитарным подходом», к тому же не учитывающим многообразия русских радикальных традиций и революционных утопических мечтаний 17. С. Карлинский утверждает, что, отменяя в 1917 году царские уголовные статуты, большевистские вожди вовсе не задумывали легализации гомосексуальности. По его мнению, декриминализация мужеложства в 1922 году — следствие пренебрежения или недосмотра 18. Этот подход порочит русскую социал-демократию как беззаконную, деспотичную и анахронично-гомофобную. Но наш исследователь упустил из виду простую истину: большевики очевидным образом старались удалить из книг всякое упоминание о мужеложстве. С. Карлинский либо игнорирует, либо неполно очерчивает медицинский, законодательный и социальный контексты, в рамках которых большевики обдуманно предпочли легализовать мужеложство между согласившимися на него взрослыми [мужчинами] 19. С. Карлинский представляет отношение советской медицины к однополой любви как к банальной «болезни» («morbidizing») и потому враждебное геям. Его самая известная работа дает чрезвычайно упрощенную картину медицинских воззрений, рождая искаженные представления о том, какую цель ставили перед собой врачи и чего они достигли 20.