Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

— Жена, что ли? — не совсем беспристрастно спросила ее сверстница, стоящая рядом, — укол ревности, зависти, а может быть, желание эгоистичной справедливости: пусть воздается одному герою!..

Два дня спустя, когда крыши домов, карнизы, балконы, подоконники, водосточные трубы, столбы уличного освещения, тротуары, и сама автострада Внуково — Красная площадь — за исключением полоски, очищенной и удерживаемой в ширину эскорта мотоциклистов, — когда все это пространство, ничтожное в сравнении с площадью, обжитой семью миллионами, было заполнено, умощено, облеплено поднявшейся на ноги и высыпавшей к одному месту Москвой, не терпевшей увидеть маленькую фигурку с воздетыми и разведенными в сторону руками и выразить космонавту свой восторг, — в тот день, ожидая под солнцем и ветром появление кортежа на Ленинском проспекте, я уже знал, почему опустел домик космиков. Они разъехались загодя, чтобы на юге и севере страны поднять в небо зонды, как это делалось на северной речке, и передать на космодром краткую (так будет, вероятно, и впредь, перед каждым новым стартом), в несколько слов, информацию: малых вспышек не происходит, окрестности Земли, где пролегает трасса космического корабля, свободны от губительных для человека излучений…

Разумеется, никаких добавлений больше.

История развития науки последних десятилетий изобилует многочисленными примерами того, как достижения в одной области знаний раскрывали новые горизонты перед другой, казалось бы никак с этой первой областью не связанной.

Изучение радиоактивности привело, в частности, к тому, что археологи и палеонтологи смогли повысить точность хронологического определения своих находок. Успехи вычислительной техники позволили психологам и лингвистам провести такие исследования, о которых они раньше и мечтать не могли.

Представляется возможным, что будущее обогатит этот список еще одним, на первый взгляд невероятным, примером: решение некоторых проблем медицины и физиологии сможет коренным образом изменить наши представления о возможностях архитектуры.

Задача будущего освоения космического пространства человеком, вероятно, все в меньшей степени может рассматриваться как задача чисто инженерная, каковой она была в 50–60-х годах нашего века. В самом деле, запуск первого в истории искусственного спутника Земли был делом чисто инженерным: сам принцип полета ракеты в космос был научно обоснован за многие десятилетия до этого. О том, что надо сделать, чтобы улететь в космос, знали даже любознательные школьники. Другое дело — мало кто представлял себе, как это сделать. Прогресс советской науки в целом, новаторские работы в области ракетного двигателестроения, средств автоматизации и управления, аэродинамики больших скоростей, наконец, собственно ракетостроения, общий, относительно высокий, уровень технологической культуры и позволили открыть 4 октября 1957 года эру космоса.

Полет в космос человека увеличил количество инженерных задач во много раз. Назову только две проблемы, на решение каждой из которых требовались усилия многих научно-исследовательских коллективов. Первая — создание надежной системы жизнеобеспечения, которая могла бы гарантировать активную деятельность космонавта на всех участках полета. Вторая — отработка спуска в плотных слоях атмосферы со скоростями, во много раз превосходящими скорость звука. История решения только этих двух проблем — интереснейшие научно-технические эпопеи.

Но полет Юрия Гагарина уже нельзя было считать задачей чисто инженерной. Ведь перед тем, как послать человека в космос, требовалось ответить на очень простой и очень трудный вопрос: «А не враждебен ли космос его физической природе?» Питание, вода, свежий воздух, тепло, нормальное барометрическое давление — все, из чего складывается наше земное физиологическое благополучие, — все это обеспечивалось как раз техникой. Но этот вопрос, самый главный, самый важный, был уже не инженерным вопросом. На него должны были ответить медики, физиологи, специалисты авиационной медицины, все те люди, которые и создали молодое ответвление древнего древа — космическую медицину. И они ответили: «Не враждебен». Они верили своим гипотезам и своим опытам. Они ручались за человека. Просили только, чтобы человек был покрепче, — их можно понять.

Успехи инженерной космической мысли последних лет общеизвестны. «Восток», «Союз» и «Салют» — это не просто разные космические аппараты, это аппараты разных машинных поколений. Орбитальные станции будущего и пилотируемые межпланетные корабли потребуют от своих создателей еще более смелых, остроумных и изощренных научно-технических решений. Во время встречи со студентами Московского физико-технического института космонавт Николай Рукавишников, отвечая на вопрос о сложностях гипотетической «марсианской» экспедиции, воскликнул:

— Покажите мне конструктора, который дает гарантию, что его прибор ни разу не выйдет из строя в течение трех лет непрерывной работы!

Разумеется, все трудности не исчерпываются только требованиями надежности. Их великое множество. Почему же некоторые специалисты в области ракетной техники тем не менее считают, что сдерживать дальнейшее проникновение человека в космос будут не сложности инженерных проблем? Их доводы представляются весьма убедительными.

В принципе уже сегодня нет неразрешимых инженерных задач, которые препятствовали бы полету, например, к Марсу. Подобную программу инженеры берутся разработать, даже не ожидая, скажем, надежного ядерного ракетного двигателя и других новинок, способных облегчить их задачи. Эскизные проекты подобного рода существуют, и ничего фантастического, принципиально невозможного в них нет. Полет человека на Марс с инженерной точки зрения сегодня задача количественная, а не качественная, какой она была для Фридриха Цандера. Безусловно, сделать «марсианский» космический корабль трудно, но как его делать — известно.

Более важным, чем проблемы инженерные, представляется фактор социально-экономический. Напряженность политической жизни, гонка вооружений, препятствия на пути мирного научно-технического сотрудничества мешали и, безусловно, могут мешать в будущем прогрессу космонавтики. Межпланетный полет человека все чаще предстает перед нами сегодня не как некий пункт некой национальной космической программы, а как итог свободного и равноправного научно-технического содружества разных наций. Этого требуют и бесстрастные расчеты экономистов. Если самое дорогое техническое предприятие за всю историю человечества — программа «Аполлон» — оценивалась в 25 миллиардов долларов, то полет человека на Марс оценивается приближенно в 100 миллиардов долларов. Трудно представить себе сегодня страну, которая могла бы позволить себе подобные затраты, даже ради славы стать родиной первопроходцев Марса. Крушение экономики, вызванное подобными затратами, способно омрачить любое торжество национального честолюбия.