Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

— Если и вы будете со мной откровенны.

— Принято. Почему не обратились ко мне раньше?

— Не верил.

— Кому не верил?!

— Говорю, что думаю. Вам, Ананий Ефремович. Вы поддержали письмо Чемпалова в ВАК о присуждении ему кандидатской степени без защиты диссертации? Мы условились об откровенности.

— Этот вопрос, согласен, ему не следовало возбуждать… преждевременно, да… Но я от прямоты не уклоняюсь: коль такое письмо легло на мой стол, я ему не противник. Он же павильон вам поставил, Чемпалов. Собрал всех под одну крышу, обеспечил аппаратурой!

— Вот я и сомневался, не верил, что вы проявите объективный подход к Денису Григорьевичу, оцените его как ученого. Вы в таком неведении, Ананий Ефремович, что каждый новый факт для вас — как ушат холодной воды. Вы присутствовали у нас на собрании, в аппаратной, помните? Товарищи еще тогда пытались сказать…

— Склоку надо давить в зародыше.

— Техник Шубочкин, вы его знаете, Ананий Ефремович, и, кажется, неплохого мнения о нем, техник Шубочкин никого под сомнение не берет, он рассуждает, и рассуждает очень просто. Он говорит: «Если я, который сидит на приборах и головой отвечает за их прогресс, не знаю, что привез мой начальник, посланный ради этих приборов в дорогую заграничную командировку, то я считаю, что начальник мой ездил впустую». И вот почему Шубочкин поставил свою подпись на заявлении. Вы кричите: «Клевета, склока!» А Шубочкин, когда подписывал, сказал: «Дело моей партийной совести».

— Разве он в партии?

— Подал заявление.

— Могли бы, в конце концов, написать: результаты поездок Чемпалова нам неизвестны…

— А вам известны, Ананий Ефремович?

— Мне известен вот этот документ, протокол производственного совещания… Дивные дела творятся на божьем свете. «Постановили: создать комиссию по отпускам и заработной плате». Вы что, братцы, Совет Министров?.. Ну, создали комиссию, взяли отпуска и премии в отделе под контроль. Ничего, в конце концов, ужасного… Но как держит себя этот бродячий проповедник Ездовский! Как поступает! Марат — друг народа! Сам, понимаете, запорол полупроводниковую схему, монитор из-за него три месяца стоял на приколе, сорвал, по существу, плановую экспедицию, а Чемпалов, изволите видеть, должен за все отдуваться?!

«Сейчас вы получите еще один факт». Вслух Чадов сказал:

— И тут говорите с чужих слов. А Данков разобрал бортжурнал Ездовского и показал, что Ездовский, на которого так навалился Чемпалов, обнаружил новый вид вспышки: малоэнергичную вспышку. Она Земли не достигает, проявляется только в атмосфере… Видите? И Данков пришел к мысли, что вспышки происходят, следовательно, не раз в пять лет, как считалось, а несравненно чаще — ежемесячно, если не еженедельно. Вот как все оборачивается, Ананий Ефремович… Мы должны теперь исходить из того, что в стратосфере то и дело возникают условия, опасные для космонавта. Данков показал все это аккуратно, на мой взгляд — убедительно, и как раз — благодаря сцинтиллятору…

Пауза была долгой.

Если бы в разговоре принимал участие сам Данков, он мог бы воспользоваться моментом и рассказать, как занимался амбарной книгой, вахтенным журналом экспедиции, пока в лаборатории шла вся эта кутерьма и нервотрепка. Он бы честно сказал, что вначале, полистав страницы и наткнувшись на запись: «10 ч. 39 м. Заколодило», отложил журнал в сторону. Но потом частный случай со строптивым сцинтиллятором вновь привлек его внимание. Толком он бы сам не объяснил — почему. Конечно, несносен был поднятый Чемпаловым хай. Конечно, обидно было за Сергея. Но что-то еще в нем самом настораживало, в этом странном, с вызовом, запуске; он снова погрузился в каракули Ездовского. Ситуация в целом — если опустить сцинтиллятор — имела обычный вид. Все наблюдательные пункты международной сети сообщали о спокойствии, царящем в космосе, поверхность Солнца подозрений не вызывала — чистый, без пятен, сопутствующих вспышкам, диск. А прорвавшийся в верхнюю атмосферу сцинтиллятор бесновался, прямо-таки выходил из себя. «Звуковые сигналы напористы, очень чисты, — восстанавливал Дима строку за строкой. — Интенсивность, ритм потока врезаются…» Что он хотел этим сказать? В память, в сознание врезаются? То есть необычны, очень сильны?.. Впечатление, будто счетчик вдруг самовозбудился. Но самовозбуждение столь резкой картины дать не может. Что же получается? Все приборы на земной поверхности невозмутимы, а этот вышел из себя, неистовствует, да так, что вовсе надорвался, бедняга. Вся рота не в ногу, один прапорщик в ногу. Верно, сцинтиллятор находился в иных условиях, на высоте. Но Солнце-то спокойно, сильных, видимых вспышек на нем нет. Неисправность? Очередная недоделка в духе Ездовского?.. Вот пусть Сергей сам этим и займется. Пора бы ему, кажется, понять… «Что, собственно, понять? — спросил себя в этом месте Данков. — Чего Сергей не понимает? Недопонимает?» Все понимает. Наилучшим образом. Да вот не молчит, как другие, а прет на рожон… Короче, если взять за исходное, что Сергей сделал все, как подобает такому инженеру, как он, — взять за исходное, что прибор исправен… Сцинтиллятор тем отличается от прочих счетчиков, что необыкновенно чуток, засекает появление частиц самых малых, ничтожных энергий. Таких слабых, что даже атмосфера Земли непреодолима для них. Не с ними ли встретился сцинтиллятор, набрав высоту?!

Так возникла догадка о малоэнергичных вспышках, обтекающих Землю по границе магнитного заслона и проявляющих себя лишь в верхней атмосфере.

Едва появилась догадка, как стало ясно, что вспышки космических лучей происходят, следовательно, не раз в пять лет, как считалось, а несравненно чаще — ежемесячно, если не еженедельно. Их название — «малоэнергичные» — довольно условно, потому что заключенной в них энергии вполне достаточно, чтобы выбивать из корпуса выведенного на орбиту космического корабля гамма-кванты, разрушающие живую ткань. Исследовать эти явления, сказал бы Данков, воспользовавшись паузой, научиться предсказывать их — вот задача, вставшая перед космиками, вот их первостепенная цель, вот в чем действительный народнохозяйственный эффект, от них ожидаемый…

Но Данкова в кабинете Комлева не было, а пауза, как сказано, получилась продолжительной.

Ее вполне хватило Чадову, чтобы всмотреться в усталое, землистых оттенков лицо директора и тоже подумать о частицах обнаруженного излучения, которые слабы, конечно, для взятия, скажем, памятной ему по работе у К. Д. «бетонной скворечни», других защитных средств на Земле, но вполне достаточны, чтобы, бомбардируя корпус космического корабля, создавать гамма-кванты, опасные для человека.

— Хорошая теория — самая практичная вещь, Ананий Ефремович, это верно сказано…