Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

— Совсем не нравится. Ты все шутишь.

— Какие уж тут шутки, — говорю.

За последние несколько месяцев Леночка сильно осунулась, стала печальной и молчаливой. Видно, мистер Крузо добрался и до нее. Через меня — до нее.

ТАК ПЕРЕДАЕТСЯ УСТАЛОСТЬ, ИНФЕКЦИЯ.

Наш сынишка смотрит на меня большими умными глазами и вроде бы осуждает. Жалеет маму. Верно, он тоже считает, что

У МЕНЯ ПОЯВИЛАСЬ ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА.

Или крыса, с которой я провожу все свободное время. Он слышал этот наш разговор. Женщина или крыса — ему все равно. Так долго он просил нас с Леночкой купить щенка, а мы ему отказывали. Говорили, что негде его держать, некому ухаживать.

А вот я взял и тайком завел себе крысу. На стороне.

У каждого, сдается мне, есть своя машинка. Машинка, похожая на мираж, или взаправдашняя, последней марки машина. Примус, телевизор, велосипед, кабриолет. И каждый, у кого она есть, крутит ее в меру сил своих и способностей. Педали крутит, руль, керосин подкачивает. Есть, конечно, такая машинка и у мистера Крузо.

Это как в кукольном театре: сверху куклы — внизу люди. Или наоборот.

Иногда мне кажется, что никакого м-ра Крузо, Экзаменера, не существует в природе. Что м-р Крузо — это мистификация. Обман. Мираж. Что это машина мне отвечает. Электронная. Вычислительная. Машина, а не человек. И что детский его, корявый почерк — это тоже сконструированный машиной почерк. Имитация почерка. Что все эти уловки предназначены для инвенторов-наивняков. Простаков. Дурачков. Чтобы не догадались, что им отвечает машина. И что машине наплевать на их доводы и аргументы. Не для того она куплена и не для того запущена, чтобы аргументы выслушивать. У нее, у машины, четкая программа. Заданная. Она знает все, что ей нужно и чего не нужно. Есть машины, запрограммированные на положительные решения. Есть — на отрицательные.

ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, КАКОЙ МАШИНЕ ПОРУЧИЛИ ВЕСТИ НАШЕ ДЕЛО.

У меня поэтому есть только один путь освободиться от мистера Крузо: победить.

КТО БЫ ОН НИ БЫЛ — ЧЕЛОВЕК ИЛИ МАШИНА.

Машина или человек.

И все-таки нужно постараться быть объективным. Видимо, я не вполне справедлив к мистеру Крузо. Мне незнакомы те законы, по которым он судит наши дела. Не им они установлены. И форма не им диктуется. И стиль.

Чуть поостыв, я чувствую, что был пристрастен в своих оценках. Мной руководили веления сердца, а не доводы разума. Сердце плохой советчик в таких делах. Но когда режут овечку или кролика и они дергаются, брыкаются, вырываются, ими движет инстинкт самосохранения. Потому что доводы разума были бы в пользу смирения.

Для меня это тоже борьба за жизнь. Ибо дело мое — мой зáмок, парк, ромашковый луг — это и есть моя жизнь. Одна-единственная. Другой нет и не будет. И когда мистер Крузо занес свой праведный нож, я стал брыкаться.

Да простит меня мистер Крузо. Я же постараюсь простить его.

На бланке фирмы «Файер и Айер. Патенты и торговые знаки» мне отвечает с некоторых пор Флоренс Голден — Золотая Флоренс. Видимо, Эрик Хэйден находится в долговременном отпуске. Или он заболел? Может, с ним случилось что-то плохое? Судьба мистера Хэйдена волнует меня. За время нашей переписки он успел стать близким человеком, единомышленником, как бы родственником. Хочу верить, что с мистером Хэйденом ничего не случилось.

Моя судьба отныне в руках Золотой Богини. Нежной, заботливой, умной, тактичной Флоренс Голден. И конечно же я опять влип — влюбился, потерял голову, попался на удочку. Я испытываю самые нежные чувства к Флоренс Голден и ничего не могу поделать с собой. Золотая Флоренс — четвертая в моем донжуанском списке. Леночка, Верочка, доктор Татьяна Александровна и она. Впрочем, Флоренс никогда меня не видела, а я никогда не увижу ее. Возможно, ей далеко за сорок. Или даже за пятьдесят. Исключительно платоническая любовь. Роман в письмах. Тем не менее у меня действительно появилась

ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА.

Было бы глупо отрицать это.

К сожалению, даже в письмах я не могу обратиться к ней как к «милой Флоренс» или «дорогой Флоренс». Мне стыдно признаться, но я называю ее «наш поверенный».

Самое же печальное заключается в быстротечности нашей связи: после двух-трех писем с каждой стороны мы расстались навсегда. Патентное ведомство США вынесло решение о выдаче нам патента.

Мы расстались навсегда с Флоренс Голден. Так устроена жизнь, ничего не поделаешь.

Около двух лет продолжалось все это. Ведомства постепенно сдавались. Крепости распахивали ворота. Те, что не хотели сдаваться, брались штурмом. Или измором.

Приходили минуты усталости и отчаянья. Приходили и уходили. Случался голод: кончались запасы воды и продовольствия. Мы должны были победить, и мы победили.

Теперь я могу рассказать все о нашем изобретении. От начала и до конца. Раньше не мог, а теперь могу.

СЛУШАЙТЕ!

Я постараюсь подобрать такие эквиваленты, чтобы вы поняли. Гораздо более точные, чем подбирал до этого: зáмок, парк, сад, цветы, деревья, ромашковый луг, женский профиль, вечнозеленый тополь. Нет, нет. Это только запутает нас.

Попробую рассказать на том языке, на каком обычно излагаются подобные вещи.

СОЛЬДО РЕ СИ МИЛЯРЕ ЛЯ…

Но что я? Вы не поймете. К величайшему сожалению. А я так хотел рассказать. Все, как есть. От начала и до конца.

Моя фотография висит теперь на Доске почета среди фотографий других рационализаторов и изобретателей — на щите величиной с чертежную доску и с надписью

БРИЗ.

Легкий вечерний бриз рябит водную гладь, и лодку покачивает на волне. На вынесшей меня волне.

Меня ввели во вновь организованный Экспертный совет, который по-прежнему собирается раз в месяц. Или в два месяца раз. Как получится. По мере поступления заявок.

Мы собираемся в замдиректорском кабинете, где пахнет деревом, пластиком, проспектами, каталогами зарубежных фирм и почему-то немного — аэропортом. Петров и Бледнов сидят, как и раньше, рядом. Помирились. Петров шепчет Бледнову в ухо что-то смешное. Бледнов краснеет и трясется от смеха. Председатель стучит карандашом о полированный стол, призывая собравшихся к порядку.

Со мной «проводят работу» — привлекают в разные блоки. Петров — в свой. Бледнов — в свой. А мне не хочется. Ни в тот, ни в этот.

На заседаниях я сижу обычно рядом с Саней Поздовым. Поговаривают, что мы собираемся организовать

НОВЫЙ БЛОК.

Но мы ничего подобного организовывать не собираемся.

Когда меня спрашивают, как мне удалось все это ОРГАНИЗОВАТЬ, имея в виду патенты, открытие, введение в Экспертный совет и прочее, я только улыбаюсь в ответ. Когда спрашивают, как я всего этого добился, я отвечаю, что никак этого не добивался, хотя такому моему ответу не всегда верят. Просто однажды сидел усталый за рабочим столом — усталый, измученный, расслабленный, — и мне померещилась та машинка. А потом увидел луг в цвету, хотя была ранняя весна и снег на лугу за деревней еще не сошел. Я увидел луг, цветы, а потом все это стало друг за друга цепляться: цветы за луг, жуки за цветы, и пополз по моей щеке тот самый длинноусый лесной таракан, если только такой существует на свете. Я не сопротивлялся и не содействовал. Я любил. Верил. Мучился. Был счастлив. Как мальчик с пальчик, я сидел в кармане у великана, переносившего меня семимильными шагами на неведомые расстояния, и бросал на дорогу камушки, чтобы потом не сбиться с пути.