Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Глава об окружении, о людях, окружающих Гения, создающих его и в нем воссоздающихся, возникла в поисках мелодии великой жизни и гармонии ее. Поводом послужил когда-то странный факт: незадолго до кончины герой моей книги, в общем небольшой знаток изобразительного искусства, неожиданно посетил, несмотря на свою немыслимую занятость, выставку шотландской живописи, где были представлены полотна Генри Реберна, Вильяма Дайса, Джона Ватсона Гордона и других известных художников. Подтекст этого неожиданного шага выявился позднее, по ознакомлении с каталогом выставки.

В игре случайностей, как оказалось, выпала редчайшая фигура — на этой выставке Максвелл, редкий удачник, мог разом увидеть множество своих ушедших предков и родичей — оценить себя в цепи поколений, зримо ощутить связь времен, воссоздать неуловимые влияния. Соотнести… сравнить себя и их… найти их в себе…

Это было сто лет назад.

Когда, проходя по Оксфорд-стрит, он увидел плакат «Выставка шотландской живописи», в душе его произошло некое движение (он шотландец, патриот), планы его переменились (а нужно было идти в Королевское общество), путь искривлен, ручка массивной двери, клацнув, подалась, и он очутился среди колонн, картин, света, льющегося с потолка. Посетителей было мало, и лишь толстые стекла старых зеркал обеспечивали ему послушную и единообразную компанию…

Можно представить себе, как зеркала многократно отразили его нескладную фигуру. Он — среднего роста, крепко скроен, уже не так молод (сорок пять лет). Его походка почти не утратила былой пружинистости и легкости, но волосы и борода — некогда густые и черные — уже не так сильно контрастируют с желтоватым цветом лица: сильно поседел за последние годы. Одет он скорее удобно, чем элегантно (прозвище — «сельский джентльмен»).

Двинулся анфиладой блестящих залов (защищенный удобной одеждой, в мягких ботинках от «Дольчи») один из величайших ученых планеты. Иногда останавливался, устремляя свои чуть близорукие глаза на холсты, развешанные на стенах.

Эти холсты, их авторы и персонажи, столь о многом говорили ему, несли с собой такие нежные и крутые вихри воспоминаний, рассказов, преданий, всего того, что только тлеющие угли в камине могут помнить: только они и он. (Больше-то почти ничего и никого не осталось…)

А на стенах — работы лучших портретистов его родного города, седого Эдинбурга. Эти художники славны для него не только тем, что все они — шотландцы. И не только быстрая игра света и тени, которую так мастерски творили они на нежных личиках юных леди и мужественных лицах пожилых джентльменов, на муслиновых платьях и суконных жестких камзолах, привлекала его. Сами эти леди и джентльмены — для других лишь повод восхититься мастерством художников — важны ему: ведь это его предки.

Предки заключены в тяжелые золоченые рамы. Их жизнь стала теперь жизнью мрачноватых красок шотландского романтизма на холстах выделки лучших английских мануфактур. Родственники следили за сельским джентльменом ревнивыми взглядами ушедших.

Смотрел со стены на Джеймса Клерка Максвелла Джон Клерк, лорд Элдин, министр по делам Шотландии, адвокат, двоюродный дед, легендарный в клане Клерков человек, друг Генри Реберна. Дед был изображен сидящим за столом, молодым, красивым, положившим руку на открытую книгу (фон — золотистая картина Тернера «Тонущая „Венера“», принадлежащая портретируемому). Это благодаря ему резкий характерный шотландский акцент клана Клерков стал хорошо известен в палате лордов английского парламента. Когда Джон, лорд Элдин, выступал здесь в защиту человека, пожаловавшегося на то, что хозяин отбирает у него право пользоваться мельничным ручьем, сэр Джон говорил примерно таким образом: «The watter had rin that way for forty years. Jndeed naebody kenn’d know how long, and why should client now be deprived of the watter?» [18] Вода течет этим путем уже сорок лет, никто не может знать точно, с каких пор. Почему же клиента должны сейчас лишать воды? ( искаж. англ. )

Канцлер палаты лордов, пораженный произношением шотландского адвоката, скорее добродушно, чем язвительно, спросил его, желая, видимо, развлечь скучающих законодателей:

— Мистер Клерк, вы там у вас, в Шотландии, пишете слово «water» с двумя «t»?

Клерк, удивленный неожиданным выпадом, помедлил немного и ответил:

— No, my lord, we dinna spell watter (причем слово «watter» он произнес так быстро, как мог, — wi’twa t’s) but we spell mainners (а уж это последнее слово было произнесено чуть не по буквам) wi’twa n’s [19] Нет, милорд, мы не пишем слово «вода» (англ. water) с двумя «t», зато мы всегда используем два «n» в выражении «хорошие манеры» (англ. manners) ( еще более искаж. англ. ). .

Да, это он, со своим неистребимым шотландским акцентом, защищал слабых против сильных. Это он, жестокий шутник, дарил когда-то своему деду, управляющему шотландским казначейством, любителю коллекционных древностей, фальшивые античные головы, сделанные им самим и для натуральности выдержанные в земле…

Джон Клерк, лорд Элдин, сделал головокружительную карьеру. Но не ей были посвящены его тайные помыслы: не в ней, не в детях, не в создании семьи видел он высшее счастье жизни. Все свободное время, все свои деньги тратил он на собирание коллекции живописи. Не случайна была дружба с Реберном, не случайна тернеровская «Венера» за его спиной, не случайно умер он старым холостяком, и обезумевшая дюжина котов металась после его смерти по опустевшей квартире.

После смерти богатейшая коллекция — картины, гравюры, инкунабулы — продана была с молотка. На распродажу, в старый, давно не ремонтированный особняк лорда Элдина на Пикарди-плейс, собрались все эдинбургские богачи, и как раз в тот момент, когда аукционер продемонстрировал собравшимся картину голландца Тенирса — звезду коллекции, — пол в гостиной провалился.

«То, что случалось вслед, легко вообразить, — писал „Каледонский Меркурий“, — около восьмидесяти человек — леди и джентльменов — образовали гигантскую кучу в помещении под гостиной, где хранился фамильный фарфор. Вопли и стоны смешивались с возгласами ужаса и досады. Ужасней всего было, что поднявшееся облако пыли было так плотно, что образовалась полная темнота. Серьезно пострадали лорд Монкрифф, сэр Джеймс Риддел и сэр Арчибальд Кемпбелл, а мистер Смит, банкир с Моррей-плейс, был придавлен упавшей каменной плитой и погиб».

Коллекция была продана, особняк разрушился, детей у лорда Элдина не было. Жестокое время оставило после знаменитого лорда Элдина — красы клана Клерков — лишь картину кисти Реберна и поддельные античные головы в Шотландском музее общества антикваров.

Вот тебе и урок, сельский джентльмен! Урок, усвоенный с детства. Из бесконечных вечерних бесед после чтения Библии. Из рассказов отца, тетки Изабеллы. С невысказанной, но ясной, между слов и строк, моралью. Отпечатались где-то в глубинах мозга и строчки бережно хранимой в дебрях кухонного шкафа газеты, укоризненные покачивания головой в колеблющемся пламени отцовского камина… Вспоминай, вспоминай, сельский джентльмен, долгие темные вечера, разбуди сонную птицу памяти, пусть впорхнет она, встрепенется… Не из отцовского ли камина то пламя, которое ковало твой характер?