Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Мимо раскрытых фундаментов, голенастых подъемных кранов, приспустивших с длинных стрел сиротливые на ветру и разведенные, как подтяжки, тросы; мимо детских колясочек, чинно выдвигаемых из дворов взрослыми на предвечерние «капсе», как называют чукчи перемывание косточек соседям; вдоль общего для всего порядка домов штакетника, над которым сабельно взлетают и ударяют по маленьким мячам цветные ракетки; мимо транспаранта фабричного изготовления: «Хозяин в каждом доме есть, а кто хозяин здесь?..»

Глушится мотор, хозяин вздыбливает мотоцикл на подставку.

Вместо мощеной тропы в сторону финского домика брошены доски, несколько битых кирпичей.

Решившись действовать напропалую, я задаю вопросы.

— Разным занимаюсь… Больше, знаешь, специальное. Отчасти — вариациями…

— Космических лучей? В астрофизическом аспекте?

— Именно. Ты в курсе?

Я пояснил, что, к сожалению, не совсем в курсе. Не так, как хотелось бы.

— Ва-ри-а-а-ции, — нараспев произнес Дима, краем глаза ожидая моего смешка, наперед, кажется, согласный с ним, и кисть его руки расслабленно прошлась по крышке чемоданчика, как бы потренькав струнами. — На концертах самодеятельности всегда дуют вариации. Какой-нибудь дядёк, согнувшись в три погибели, на старинном русском инструменте… А то еще есть атмосферные свисты, не слыхал? Того чище. Об одном товарище говорят: увлекается атмосферным свистом. Специалист по свисту… Да тут всё так, — сумрачно глянул он в сторону главного корпуса. — Геофизика…

Отделяя себя от мелкомасштабных интересов и поднимая в цене сами вариации, добавил:

— На днях приглашали на «малый хурал». Свыше часа слушали. Примерно час десять — час пятнадцать… Докладывал о вариациях…

То есть, намекал мне Дима, несмотря на здешнюю геофизику и эстрадный отзвук в названии специальности, которой занимается, для большой науки он человек еще не потерянный, вот подтверждение: приглашен и свыше часа докладывал на «малом хурале»…

Но как он здесь-то очутился?

— Комлев пристроил. Я ведь от комиссии по распределению ничего хорошего не ждал… А очень просто, был один такой начальник… Ну да, замдекана, тот самый!.. «Студент Данков слепо использует реакционные факты!» Вот и все… Факты у него, видите ли, стали реакционными… Я и дальше с ним цапался, с прохиндеем…

Не дожидаясь распределения, он сам изъявил готовность ехать на Землю Франца-Иосифа, в бухту Тихую. Подобрал фильмотеку, книги. Место, слыхал, хорошее, располагает к размышлениям. Идея же у него была… «не то что товарищи!..». А Комлев перехватил Данкова.

Оба портрета, такие неожиданные в этих стенах, были взяты под стекло, укреплены на шнурочках. Один снимок изображал молодого русского, остриженного бобриком и одетого по моде начала века.

— Гений, не успевший себя раскрыть, — сказал Дима. — Утонул, когда ему не было еще тридцати.

Лицо другого напоминало героя полярных стран Амундсена.

— Швед Альсен.

Хладнокровно восприняв мою непосвященность, уточнил:

— Физик. Нобелевский лауреат.

В углу портрета, малозаметные на темном фоне, стояли короткие строки посвящения. Я начал разбирать их снизу, с размашистой, самой броской «Альсен», но тут Данков сказал:

— А «хурал»-то, знаешь… — и отставил магнитофон в сторону.

«Малый хурал», продолжал он, первый для него авторитет. И опять — если бы не Комлев… Вернее, так: Комлев свел его с доктором (как называет Дима своего научного руководителя, доктора физико-математических наук, учителя и, можно теперь сказать, друга), а доктор… Редкостный человек доктор. Прочел семь страничек, написанных им от руки, велел переделать, а просмотрев второй вариант, спросил: «Бывали на нашем „хурале“?» — «Нет». — «Располагаете временем?» — «Да». — «Поехали». Два часа того заседания промелькнули перед ним в мгновение ока. Затем доктор и докладчик, выступавший с обоснованием своих взглядов на нейтрино, спустились по широкой лестнице в солнечный холл, взяли в гардеробе теннисные ракетки и отправились на корт… Широта, злободневность обсуждавшейся проблемы, самый характер, ход дискуссии, поведение председателя и других маститых, наконец, этот заранее предусмотренный теннисный корт для разрядки — вот она, жизнь, настоящая наука, разработка идей, способных оказать человечеству действительно великую услугу!.. Окрыленный «хуралом», с каждым новым посещением впитывая его принципы, его дух, он отдавался в мыслях своей главной капитальной идее, забрезжившей еще на студенческой скамье и притушенной стараниями замдекана («…Один человек всю жизнь может испортить. А вариации что… вариации с тем моим замыслом в сравнение не идут!»). Как знать, быть может, «малому хуралу» и суждено явиться тем почтенным научным собранием, которое первым услышит от него о решении кардинальной проблемы, не поддавшейся бессмертному Дираку, великому де Бройлю, — о решении проблемы протяженного электрона. «Вот только годы, возраст, — заметил Дима и так примолк, что я не улыбнулся. — В новейшей физике до двадцати семи лет не успел, не развернулся, — считай, уже не наверстаешь. Ни за какие коврижки. Вот что скверно…»

Самый факт приглашения Данкова с докладом на «хурал» показывал, что эти надежды его реальны, сулил немаловажные последствия. Доклад о вариациях — дебют, обращение молчавшего доселе гостя в активного участника «хурала»; а дальнейшее — протяженный электрон — ждать себя не заставит… И что же?

Вялые реплики среднего смысла.

«Возможно — так, возможно — иначе…»

«Грязная работа»…

О значимости научных проблем «малый хурал» судит, надо сказать, по своим масштабам, многое в глазах его участников вообще не заслуживает внимания, и удивляться здесь нечего — люди отдали себя загадке века. «Грязная работа» у них — свое условное понятие, толкуется оно так: гипотеза заманчива, не лишена интереса, но убедительного вида не имеет, а вместе с тем не поддается и прямому опровержению, нуждается в экспериментальной проверке…

В неосвещенном холле, когда все было кончено, Дима слышал прикрытый ладонью зевок: «Неэффектно!..» — и понял, что это — о нем, и вскоре сам про себя согласился, что такое мнение, пожалуй, справедливо…

— Во всяком случае, — с серьезностью добавил Дима, — другого я у них не заслужил…

Даже в приготовлениях, которые Данков, несколько облегчив душу, снова продолжил, налаживая магнитофон и прикидывая, как лучше выступить в школе, чувствовался горький урок недавнего «хурала».

— Слишком, понимаешь, аудитория разношерстная, восьмые — десятые классы, — озабоченно говорил он. — Можно бы сочинить на затравку шпионский детектив, я думал… Главный персонаж — разведчик по фамилии Протонов. Действует в интересах человечества. — Дима улыбнулся. Есть что-то удручающее в тщательности, с которой изыскивает и отбирает средства человек, чтобы разбить напрасное к нему недоверие. — Начало дать такое: «Захватив в глубинах космоса сведения…» Лучше сказать: «важные сведения»… «…важные сведения о межзвездных магнитных полях… — так? — отважный Протонов со скоростью, близкой к скорости света, ринулся к Земле. Он спешил доставить людям одну из великих тайн…» Потом он гибнет, Протонов. Испускает дух. Эстафету принимает его побочный сынок Мю-Мезонов… М. Ю. Мезонов… В таком плане… Или же изобразить, как Протонов, достигнув некоторой высоты, перерождается. В книжках такие превращения не описывают, но мне-то надо донести ребятам ту мысль, что первичная космическая частичка, этот самый Протонов, на Землю вообще не приходит. Что мы узнаем героя, так сказать, с помощью его потомков, родных и близких… Главное, я бы, понимаешь, тут показал, что смысл астрофизического аспекта — в раскрытии космоса с помощью космических лучей. Вот в чем суть… Протонов, правда, может создать искаженное представление о действительности… Он — одиночка, а где коллектив? Ведь множество частиц мчится к Земле, это же зрелище… Стоп-ка!