ВѢЧНАЯ УТОПІЯ.

предметахъ, которые уже не существуютъ! Это воистину прекрасная прерогатива, ибо...». Въ этомъ мѣстѣ оказывается пробѣлъ, какъ это часто случается вслѣдствіе ветхости, пятенъ и т. д.

Но возвращаемся къ Климу; онъ завладѣваетъ еще тремя другими государствами и, наконецъ, Мартиніею. Послѣ этихъ событій Климъ былъ возведенъ на императорскій престолъ. Николай Климъ, пономарь церкви Креста въ Бергенѣ, подземный императоръ, былъ прозванъ Николаемъ Великимъ, посланникомъ Солнца, императоромъ Квамы и Мезендоріи. Онъ женится на императорской принцессѣ, и она рожаетъ ему наслѣдника престола. Такимъ образомъ начинается пятая монархія, о которой столько говорили въ эпоху англійской республики, и наступаетъ квамійскій вѣкъ, составляющій продолженіе вѣковъ ассирійскаго, персидскаго, греческаго и римскаго. Но его царствованіе непродолжительно; новый императоръ скоро забываетъ Бога; затѣмъ начинаетъ впадать въ какое-то самозабвеніе и ежедневно совершаетъ массу безумій и жестокостей, такъ что въ народѣ открыто растетъ ненависть и недовольство, и онъ вынужденъ бѣжать. Преслѣдователи настигаютъ его; въ это время онъ видитъ пещеру и пробирается въ нее ползкомъ, но пещера становится вскорѣ обрывистой и онъ падаетъ, падаетъ и падаетъ все ниже, пока не достигаетъ скалы; эта скала оказывается тою самой, съ которой онъ десять лѣтъ тому назадъ провалился въ подземный міръ. Кто со времени Навуходоносора подвергался столь быстрымъ превращеніямъ?

Послѣ долгихъ колебаній Климъ направляется къ Сандвику, но при видѣ его всѣ бѣгутъ, такъ какъ на головѣ его все еще красуется корона, которую онъ носилъ въ Квамѣ; его принимаютъ за іерусалимскаго башмачника, за вѣчнаго жида; только одинъ старикъ рѣшается принять его у себя и его наконецъ узнаютъ. Послѣ этого онъ отправляется къ епископу Бергенскому, и такъ какъ должность школьнаго учителя, которая болѣе, чѣмъ какая-либо другая дѣятельность, приличествовала бы бывшему монарху, занята, то онъ поступаетъ на мѣсто пономаря Крестовой церкви. Онъ избираетъ себѣ въ спутницы своей жизни дочь одного торговца, Магдалину, послѣ того какъ друзья разсѣяли его опасенія насчетъ брака съ ква-мійской императрицей. «Отъ этого брака у меня было трое дѣтей, такъ что всего у меня четверо, если принцъ Квамійскій еще живъ». Этими словами кончается манускриптъ.

Мы старались пересказать въ краткихъ словахъ содержаніе подземнаго путешествія Николая Клима. Но всякое извлеченіе изъ этого романа неизбѣжно окажется неполнымъ; болѣе, чѣмъ всякое другое произведеніе подобнаго рода, онъ изобилуетъ остроумными мыслями, онъ брызжетъ мѣткими и забавными остротами, хотя изложеніе его кажется намъ иногда многорѣчивымъ, латинскій языкъ его— вульгарнымъ и вообще насъ затрудняетъ слишкомъ большое обиліе подробностей. Можно спорить насчетъ того, относится ли это произведеніе къ политическимъ романамъ, но такой споръ приличествовалъ бы только нѣмцу. Это произведеніе не только одна изъ самыхъ выдающихся сатиръ, подобныхъ сатирамъ Эразма ротердамскаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно, несомнѣнно, принадлежитъ къ числу изучаемыхъ нами фантазій. Дѣйствительно тутъ во многихъ мѣстахъ обсуждаются важные вопросы относительно природы государства, а вопросы о формахъ правленія, организаціи соціальныхъ отношеній, уголовныхъ законахъ трактуются на самые разнообразные лады. Такъ, напримѣръ, превосходно описана противоположность между деревьями-людьми съ медленно работающею мыслью, представляющими преувеличенное изображеніе консервативнаго принципа, и симіесскимъ народомъ, столь склоннымъ къ нововведеніямъ.

Поэтому мы можемъ, какъ намъ кажется, съ полнымъ основаніемъ считать Гольберга оригинальнымъ творцомъ законченнаго вида сатирическихъ романовъ, въ которыхъ чудесное соединяется съ комическимъ, тѣмъ больше, что этотъ геніальный сатирикъ гораздо менѣе извѣстенъ, чѣмъ, напримѣръ, англичанинъ Свифтъ. Путешествію Клима, очевидно, подражаетъ послѣдній въ своихъ путешествіяхъ Гулливера, сцены изъ котораго еще въ наше время одна Нюренбергская фабрика воспроизводитъ въ видѣ оловянныхъ игрушекъ. Однако англичанинъ говоритъ очень мало о государствѣ и о законахъ, между тѣмъ какъ произведеніе Гольберга блещетъ тонкими и любопытными замѣчаніями на этотъ счетъ; этимъ именно оно и отличается отъ произведенія Свифта. Бывшій монархъ принимаетъ со спокойствіемъ истиннаго философа должность пономаря, между тѣмъ какъ Гулливеръ возвращается изъ описанныхъ имъ неимовѣрно фантастическихъ странъ въ свое отечество полный отчаянія, мизантропіи, съ убѣжденіемъ, что обезьяны лучше людей, и что эти послѣдніе—выродившіяся обезьяны. У англійскаго сатирика нѣтъ сердечности и къ нему примѣнимы слова св. Павла: «Еслибы я даже говорилъ на всѣхъ человѣческихъ языкахъ и даже на языкѣ ангеловъ, но если въ моемъ сердцѣ нѣтъ любви, то я—только мѣдь звенящая». Напротивъ того, датскій сатирикъ - писатель, добрыя черты лица котораго мьі можемъ теперь видѣть предъ копенгагенскимъ театромъ и среди блестящаго бергенскаго пейзажа, сумѣлъ соединить спокойствіе наблюдающаго политика съ проницательнымъ умомъ и чуткой любовью къ людямъ, которая одна только создаетъ истиннаго политика и позволяетъ съ привѣтливымъ видомъ бичевать слабости и безумія человѣческаго рода.

Но оба романа, какъ Гольберга, такъ и Свифта, составляютъ только вѣтви одного дерева, корни котораго проникаютъ гораздо глубже; изъ этихъ же корней выросли и другіе разсказы, принадлежащіе уже болѣе близкой къ намъ эпохѣ. Конецъ ХVII и начало ХVIII столѣтія составляютъ эпоху романовъ - путешествій, бичующихъ въ то же время различныя стороны человѣческой жизни. Историческіе и политическіе романы, о которыхъ мы говорили выше, уступили въ началѣ ХVIII столѣтія свое мѣсто робинзонадамъ. Число такихъ робинзонадъ было, несомнѣнно, очень велико, и расположеніе къ нимъ вполнѣ соотвѣтствовало духу времени. Шельмевскій перенесъ Венецію на скалу, совершилъ путешествіе на колесахъ изъ Гамбурга въ Лондонъ и устроилъ въ Римѣ ловлю сельдей; Гриммельсгаузенъ въ своемъ большомъ романѣ начинаетъ уже пользоваться кораблекрушеніемъ и уединеннымъ райскимъ островомъ. Даніель де-Фо, столь остроумно трактовавшій о соціальныхъ вопросахъ, былъ несомнѣнный творецъ этихъ робинзонадъ ( 1719), нашедшихъ всюду подражателей, и между прочимъ въ Германіи, гдѣ Шнабель написалъ въ подражаніе ему «Фельзенбургскій островъ» (1731—1748). Это настоящій рай, въ которомъ нѣмецкій Адамъ остается одинъ съ Евой для того, чтобы создать расу. И, что составляетъ главный пунктъ, тамъ нѣтъ различій ни сословныхъ, ни религіозныхъ. Таково было идеальное государство 150 лѣтъ тому назадъ; реальныя государства той эпохи были довольно далеки отъ этого идеала 41).