И Фарман - Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса

Как справедливо отмечено, Ю. Хабермас увидел в главном положении концепции Г.Маркузе о всемогуществе технического разума «серьезную угрозу своим социал-реформистским иллюзиям» 49. Разумеется, сам Ю. Хабермас свои контрпредложения иллюзиями не считал; напротив, он с большой убежденностью высказывал свои соображения об их возможном практическом применении. В работе «Техника и наука в качестве «идеологии», а также в сборнике статей «Ответы Г.Маркузе» полемического характера, подготовленном группой молодых леворадикальных приверженцев активных революционных действий, Ю. Хабермас заявил, что тезис Г.Маркузе о том, что «освобождающая сила техники — инструментализация вещей — превращается в оковы освобождения, становится инструментализацией человека» 50, — звучит слишком категорично. Сразу же на Ю. Хабермаса обрушилась критика, причем с двух сторон: со стороны левых радикалов, бывших его соратников по движению «новых левых», и со стороны марксистской критики. Первые увидели в заявлениях Ю. Хабермаса отход от радикальных, революционных позиций, вторые — отказ от положений марксизма о движущих силах исторического процесса, поскольку философ совершенно четко определил свою негативную позицию по отношению к науке и технике, вернее их социальной функции, и выступил как сторонник поэтапных реформистских действий.

Каковы же его аргументы и проективные соображения? Ю. Хабермас рассматривает развитие науки и техники на протяжении последних двух столетий, исследует их социальную роль и направленность, отмечает сложность их современной структуры и длинный путь от научного исследования до технического решения и производства, что требует управления этими процессами и создает предпосылки для неадекватного их использования. Вместе с тем Ю. Хабермас характеризует научно-техническое развитие как «функционально ограниченное» в том смысле, что оно не распространяется и не оказывает влияния на духовную сферу, с тем чтобы поднять жизнь людей на новый уровень. Обращаясь к развитию науки и техники в Новое время и к просвещенческому «проекту модерна», Ю. Хабермас отмечает, что в век Просвещения существовала надежда на то, что прогресс наук — в том числе через развитие и деятельность «просвещенной общественности», «просвещенной публики» — приведет к прогрессу моральному, окажет более существенное влияние на все области человеческой деятельности. Однако даже бурное развитие техники в последующие века не смогло взорвать производственные и другие социальные отношения настолько, чтобы вызвать революционные действия трудящихся, вследствие которых возникли бы новые эмансипационные отношения. Поэтому прогресс науки и техники, по мнению Ю. Хабермаса, можно считать автономным и рапространяющим свое влияние лишь на развитие экономики и рост производительных сил. Для большинства же людей, для обыденного знания и сознания современное научное знание остается «непрозрачным», непроницаемым и воспринимается только в той степени, в какой оно обслуживает функциональные потребности системы. В индустриально развитых странах с их высоким уровнем сциентизиро-ванной цивилизации уже давно не существует ожидания действительной эмансипации общества и упрочения разумности человеческих отношений, которые были бы инспирированы развитием науки и техники. На этом основании Ю. Хабермас делает заключение о их несостоятельности как в деле решения социальных проблем, так и задачи по выявлению духовно-нравственного потенциала и новых ценностных ориентиров. Они не могут выполнять роль социально-общественного проекта, так как их развитие идет не в нужном направлении и не соответствует подлинно человеческим потребностям и интересам 51.

Такой вывод может показаться слишком категоричным, поэтому поясним, что имеется в виду под подлинно человеческими интересами и потребностями. Еще в работах 60-70-х гг., анализируя «логику социальных наук», Ю. Хабермас выделил три вида интересов: 1) «технический», связанный с естествознанием и техническими науками, в дальнейшем этот вид получил развитие в его концепции «научно-технической рациональности»; 2) «практический», ориентированный на межчеловеческую «интеракцию», «коммуникативные отношения», как сферу, в которой вырабатываются ценностные отношения, цели и идеалы, определяющие развитие общества; и 3) «эмансипационный», или «освободительный» интерес (о котором уже шла речь выше), отражающий стремление человека к освобождению от всяких форм угнетения и господства, порожденных экспансией научно-технических формальных подходов по отношению к исторически сложившимся «жизненным мирам» и коммуникативным структурам.

В теории коммуникативного действия Ю. Хабермас, характеризуя два первых, выделяет доминирующую в настоящее время тенденцию к их слиянию и использованию главным образом в целях управления. Современное общество не избавлено от необходимости решать практические задачи, и это следует делать на основе «просвещенного действия», но у нас техническая мощь направлена на выработку инструкций по управлению предметами или опредмеченными процессами. Социально значима сейчас не та теория, которая апеллирует к сознанию коммуницирующих граждан, а та, которая дается управляющим. Тем самым действие отождествляется с управлением, и в этом философ, подобно Т.Маркузе, усматривает попытку технического овладения историей. Он рекомендует воспрепятствовать по мере сил этой тенденции, а для этого, по его мнению, следует более четко различать практические и технические общественные задачи. При этом под первыми понимаются задачи культурного, хозяйственного, политического, социального и духовного планов, а под вторыми — рационализированные на основе науки методы управления опредмеченными процессами. Главные усилия должны быть направлены на то, чтобы восстановить утрачивающие свое значение демократические процессы обсуждения практических вопросов, — в этом смысле можно говорить о необходимости политизации масс, о направлении их сознания к системе отношений коммуникативного действия.

Характеризуя «эмансипационный интерес», Ю. Хабермас отмечает, что он, в сущности, неистребим. Но сейчас возникла «технически прогрессирующая система», которая нарушает исторически сложившуюся связь между властью и культурным наследием. Можно гово-

рить о возникновении сферы ограниченного действия — научно-технического, инструментально-технического, определяющей чертой которого является то, что оно некоммуникативно, а между тем оно «работает» на уровне системы в целом. Если раньше жизнедеятельность основыгаалась на опосредованной в речи интеракции, господство и идеология были доступны рефлексии и могли стать объектом критики, то теперь, благодаря манипуляции сознанием с помощью «новой идеологии», повсеместно внедряется мысль, что и в социальной практике задачи могут быть решены техническими средствами (иными словами: социальныге задачи предстают как технические). Таким образом, возможности техники используются не по назначению, а в ином русле: она стала новой формой «социального контроля и господства», сделала общество поддающимся универсальному контролю и управлению, способствовала формированию «технократического сознания», которое трансформирует естественные потребности человека, мотивы его поведения, поступков и действий, что практически вышивается в тенденцию, ведущую к инструментализации человека (вырабатывается автоматизм поведения, человек становится функционером).