Виталий Бондаренко - Свадьба пропащих: Кокотка

— Верно говорю! Как стареть он стал, мадам Полозова его всякими снадобьями потчевать принялась. Да что-то ему порушила. От тоски он умер, от общей немочи…

— Что ж, она и на похоронах его польки плясала?

— О нет! Убивалась самым страшным образом. Мавзолей целый отгрохала, и в нем — его статуя бронзовая во весь рост: в каске кавалергардской, как Марс, стоит. И каждый день цветы туда приносила, фиалки его любимые. В церковь не ходила почти, а вот в мавзолее каждый день часами просиживала.

— Вот она, кровь-то нехристианская!

— Это не кровь, а страсть!

— Да уж страсть-то точно! Ведь какая ж баба разбойница! Дите на руках, а она задницу в мозолее отсиживает!..

— Ох, Бабетта, тебя не проймешь! Кроме Ванечки, в голове ничего и не помещается!.. Да люди ЛЮБИТЬ хотят, счастья себе хотят, — пойми ты!

— Вот-вот, я и вижу, какое им счастье-то от фортуны ложится… Что ж, сына она, стало быть, и вовсе забросила?

— С тринадцати лет в камер-пажах… С тех пор они редко виделись.

Женщины помолчали. Бабетта подняла гребенку, стала опять расчесываться. Спросила задумчиво:

— А что ж ты говоришь, будто страшный он? НЕСЧАСТНЫЙ он человек…

— У него внутри, знаешь, словно б яма глубокая и холодная. Темная, ледяная. Я думаю, он никогда никого не любил и не полюбит уже. Он и развлекается, — как бы это сказать? — машинально, да… Так — раз уж живет, то и заполняет прорву жизни приключеньицами!

Бабетта вздохнула:

— А будь мать у него нормальная, может, и он человеком бы стал хорошим. Вроде ж ласковый…

— Н-да, развратничает он самым бархатным образом!

Бабетта лишь покосилась на Глашу и подумала про себя: «Э, девонька, — а уж не любишь ли ты его?.. ПЕРВЕНЬКОГО…»

Дня через два сама мадам Векслер объявила Глаше, что «имейт возможност устроить ее судьба» и что Глаша, если «она есть неглюпий девушка, может найти свой фортун». Мадам Векслер похлопала глазами, дабы Глаша хорошенько оценила всю пучину ее доброты и важность сего момента, и добавила, что ей, Глаше, будут представлены на выбор два весьма достойных «шеловек», которые согласны взять ее на содержание. «Ваша фотографический карточка произведя в их сердца некотори фурер!..»

Первые «смотрины» были назначены на вечер того же дня. Чтобы убрать волосы Глаши по последней моде, вызвали куафера-француза. Но прическа вышла такая неудачная, такая Глаша была в этих мелких кудряшках овца, что пришлось срочно перепричесываться. Француз, однако ж, затребовал двойную оплату. Марьяна уломала его за вторую куафюру бесплатно с любой побаловаться. Француз выбрал Стешку, после чего та аж потрескивала от злобы: дескать, за чужие прически ею, бедною сиротой, рассчитываются! Впрочем, говорило в ней одно мелкое самолюбие: француз Степаниде «пондравился» — как выразилась Марьяна — «самым нещадным образом»…

Конечно, Бабетта от Глаши не отходила и вносила еще больше смятения в душу девушки.

— Ты какое платье наденешь-то? Ты само красиво, смотри, надень! То вон, бальное…

— А ты станешь мне польки за ширмой играть, — сострила Глафира. — Нет уж, оденусь-ка я попроще. Не под венец иду…

— Ох, нехорошо говоришь, Глафира! Ты радоваться должна. У другой и такого выбора нету ведь!..

Глаша молча натягивала на себя темно-зеленое шерстяное платье в мелкую клеточку, с кружевным воротником и рукавчиками.

— Прям как в гувернантки нанимаешься! Нехорошо же, Глафирушка!..

— Отстань! Вот увидишь, ничего из этого все одно не получится!

— Что ж он, враг тебе разве, Полозов-то?

Поправляясь, Глаша обобрала складки надетого платья вокруг талии.

— Он мне — сводник! — бормотнула себе под нос.

«Смотрины» устроили в квартире Векслер. Глаша ушла туда заранее. Бабетта отпросилась было у Марьяны на вечер: не до гостей; хотела караулить возвращение Глаши и молиться за нее. Да случилось непредвиденное: явились сам Мясников с Барабановым и Бабетту к себе затребовали. Сели в кабинете китайском, Мясников молча курил, а Барабанов намотал космы Бабеттины себе на кулак:

— Говори, дура, с кем была давеча? Что за девка такая, красулечка?

Бабетта по полу ползает, зубами скрежещет, вопит, за сапоги их хватается. Барабанов ее в бок ногами пинает, а Мясников свои узкие сапоги в сторону все отводит да кольца дыма из папироски одно на другое искусно накидывает: как бы здесь и нету его…

— Не мучься, Федул Евграфыч! — сказал наконец Мясников. — Эта баба окаянная помрет, а правды тебе не скажет. Степаниду давай сюда — эта выбрешет…

Но и Степанида, хоть и зла была на Глафиру за «паликмахтерское» свое унижение, а молчмя молчала — к чему ей неприятности от «мадамы»-то?..

Надавали плюх Стешке и позвали Анету-дурочку. Но тут уж Марьяна бдительность проявила: сказала мужчинам, что Анета сейчас с купцом из Нижнего «занимаются».

Хотел Барабанов и Марьяну уже прибить, да Мясников с дивана поднялся лениво во весь свой огромный и стройный рост:

— Не терзайся, Федул Евграфыч! Я знаю, как надо действовать…

И так спокойно он это сказал, что у Марьяны и Бабетты сердце в пятки ушло. Поняли: ЭТОТ до правды дорыщется…

Барабанов остался со Стешкой ярость свою утолять, в любострастие, естественно, перешедшую, а Мясников раскланялся с ним и уехал.

— Вот напасть! — Марьяна от страха чуть на пол в коридоре не села. — Это ж надо же!..

— Ироды! — шмыгнула разбитым носом Бабетта. — Ой, а Глафира-то?..

Глаша уже вернулась. Бабетта, как к ней вошла, сразу все поняла. Та лежала на постели в своем темно-зеленом платье, уткнувши лицо в подушку. Холодный майский закат догорал в окне.

— Что, Глашенька? — наконец тихо спросила Бабетта.

— Ничего, — как-то равнодушно, не повернув головы, сказала Глаша. — Ты вот мне «енералов» пророчила. Вот и напророчила: БЫЛ сегодня у меня «енерал»!

— Как это — «БЫЛ»? Уже?!

— Да нет: на смотрины приехал. «Конфекты» привез, ПАЛЕЦ мне подал при расставании.

— Ну и что ж, что палец подал? Со мной вон и вовсе иной раз не попрощаются. Что ж он, старый, видать?

— Лет семидесяти…

— То-то я слышу: палец подал. Это старые баре такие ухватки имеют. Молодые любезнее… Так он и впрямь енерал?

— Прямее некуда! Только, я думаю, рысачков у него не допросишься. Он со мной как с прислугою разговаривал…

— Чудно: военные с женским полом обычно вежливые…

— Да я уж тут слышала, как они с тобой и Степанидой сегодня любезничали!

И добавила, скрипнув зубами:

— Рыцари! Без страха и упрека…

Бабетта села возле постели Глаши, вздохнула:

— Отказала ему?

— Пока ничего определенного. Ведь еще один завтра явится… — И вдруг вскрикнула, оторвав голову от подушки, словно в пространство кому-то грозя: — Но не ожидала я, что он, ОН — вот ТАКОЕ мне подсуропит!..