Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Наверное, вы так и не поняли, что я носил парик, Гастингс. И уж совсем не подозревали, что и усы у меня накладные. (Этого не знает даже Джордж!) Вскоре после появления Кертиса я притворился, что сжег усы щипцами, и мой парикмахер сразу же сделал мне накладные.

Я надел нортоновский халат, взъерошил свои седые волосы, прошел по коридору и постучал в вашу дверь. Вы, естественно, встали и выглянули, заспанный, в коридор. И увидели, как Нортон вышел из ванной и захромал к себе в комнату, после чего услышали, как „он“ повернул ключ в замке изнутри комнаты.

Я снял с себя халат, надел его на Нортона, уложил его в постель и выстрелил ему прямо в лоб из маленького револьвера, который когда-то привез из-за границы и почти всегда держал под замком. Затем я вложил револьвер ему в руку…

После всего этого я сунул ключ в карман нортоновского халата, вышел и запер за собой дверь снаружи дубликатом ключа. Инвалидное кресло я снова отвез к себе в комнату.

И вот теперь я пишу вам это послание.

Я чувствую большую усталость. Усилия, которые мне пришлось затратить, очень меня утомили. Думаю, теперь у же не долго ждать…

Но есть обстоятельства, которые мне хотелось бы отметить особо.

Нортон совершал преступления блестяще, техника их была отработана до совершенства. Мое преступление таковым не является. Да я к этому и не стремился.

Легче и лучше всего, с моей точки зрения, было бы убить его на глазах у всех — в результате, так сказать, непредвиденного, случайного выстрела из револьвера. Я бы разыграл испуг, выразил бы глубокое сожаление, но что поделаешь — несчастный случай. И окружающие сказали бы: „Этот полоумный даже не подозревал, что револьвер заряжен, — се pauvre vieux [197] Бедный старик (фр.). “.

Я решил поступить иначе. Искажу вам — почему. Потому, Гастингс, что во мне взыграл спортивный дух, mais oui, дух состязательности, желание сразиться. Я был безупречен по отношению к вам, хотя вы и упрекали меня в том, что я не даю вам всей информации… Нет, я вел с вами честную игру, предоставлял вам все возможности быть со мной на равных. Да, я с вами играл, но у вас были все возможности докопаться до истины…

Не верите? Тогда позвольте мне напомнить вам о всех „ключах“, которые я вам подбрасывал.

Первое. Вы знали — я вам об этом говорил — что Нортон приехал в „Стайлз“ после меня. Вы знали — я и об этом вам сказал, — что в дальнейшем я поменял одну комнату на другую. Вы знали — об этом я тоже вам сообщил, — что у меня исчез ключ от комнаты и пришлось заказать новый.

Таким образом, если бы вы задумались над вопросом, кто мог убить Нортона, кто мог стрелять в него, а затем выйти из комнаты, которая будет закрыта на ключ, а ключ лежать в кармане у Нортона, — то ответ может быть только один: „Эркюль Пуаро. Потому что именно у него мог быть дубликат ключа от комнаты Нортона“.

Второе. Я — тот человек, которого вы видели в коридоре. Вы помните, я вас спросил, уверены ли вы, что видели Нортона. Вы очень удивились. И поинтересовались, не собираюсь ли я предположить, будто это был не Нортон. Я тогда искренне ответил вам, что совершенно не собираюсь этого предполагать, — тем более затратив столько усилий, чтобы меня приняли за Нортона.

Я еще заговорил с вами о росте. Все мужчины в пансионе, сказал я, гораздо выше Нортона. Однако был человек ниже, чем Нортон, и это я — Эркюль Пуаро. Но ведь с помощью высоких каблуков или супинаторов рост легко можно увеличить.

Вы находились под впечатлением, что я абсолютно беспомощен. Но почему? Да только по той причине, что я вам так сказал. И еще: я сам — по собственной инициативе — отослал прочь Джорджа. А затем написал: „Поезжайте и поговорите с Джорджем“.

А „Отелло“ и „Кьюти Джон“ должны были подсказать вам, что „Икс“ — это Нортон.

Таким образом, у вас на руках были все козыри, указывающие, кто мог убить Нортона…

Ответ очевиден — конечно же Эркюль Пуаро.

Если бы вы хоть на миг заподозрили меня, все сразу бы встало на свои места: все нашло бы объяснение — мои слова и поступки, мое упорное нежелание разговаривать на определенные темы, например, о диагнозе египетских врачей или моего лечащего врача в Лондоне… И беседа с Джорджем о том, что я носил парик, также могла вам кое-что подсказать. И факт, который я не мог замаскировать и на который вы просто обязаны были обратить внимание, ведь Нортон хромал гораздо меньше меня.

И наконец — выстрел из револьвера. Здесь я проявил слабость. Надо было, и я это понимаю, стрелять ему в висок. Но я не мог заставить себя опуститься до такой пошлятины. Нет, я всадил ему пулю в лоб, совершенно симметрично, в самую середину лба… Вы же знаете, как я люблю, чтобы все было симметрично.

О, Гастингс, Гастингс, ведь одно это должно было раскрыть вам глаза.

Но, может быть, в конечном счете, вы все-таки заподозрили, как оно было на самом деле? И, возможно, читая эти строки, вы уже все в курсе того, что произошло?

Однако я почему-то в этом сомневаюсь. Слишком уж вы доверчивы. Слишком благородны.

Что еще вам сказать? Думаю, вы узнаете со временем, что Франклину и Джудит известна вся правда, но они вам никогда об этом не скажут. Они будут друг с другом счастливы, хотя и не будут богаты. Будут страдать от разной тропической гадости — но ведь у каждого из нас существует свое представление о настоящей, лучшей из всех возможных жизней, не так ли?

А что будет с вами, мой бедный, одинокий Гастингс? Ах, сердце мое обливается кровью при мысли о вас, мой дорогой друг! Соблаговолите ли вы, в последний раз, принять совет вашего друга, старины Пуаро?

Прочитав это послание, садитесь в поезд, в автомобиль или отправляйтесь автобусами — на перекладных — найдите Элизабет Коул, она же Элизабет Литчфилд. Расскажите ей все. Заверьте ее, что вы тоже готовы были повторить путь ее сестры Маргарет. Разница лишь в том, что рядом с Маргарет Литчфилд не оказалось такого наблюдательного друга, как ваш покорный слуга. Рассейте мучающий ее кошмар, докажите, что ее отца убила не его дочь и ее сестра, а добродушный, симпатичный друг семейства, новоявленный „Яго“, Стивен Нортон.

Друг мой, несправедливо, когда такая женщина, еще молодая и привлекательная, отказывается от радостей жизни, считая себя запятнанной чужим преступлением. Нет, не справедливо. Скажите ей об этом именно вы, мой друг, как человек, еще сохранивший мужскую привлекательность и обаяние в глазах представительниц женского пола…

Eh bien, больше мне сказать нечего. Не знаю, Гастингс, можно ли оправдать мой поступок, или мне нет оправдания. Не знаю. Я никогда не считал и не считаю, что человек может манипулировать законом…

А с другой стороны, я ведь и есть этот закон! Еще в молодости, будучи полицейским в Брюсселе, я застрелил негодяя, расстреливавшего с крыши людей, проходивших по улице, и рука у меня не дрогнула. В чрезвычайных обстоятельствах действует закон военного времени.